Диктатура пролетариата - Олаф Брок

Кроме того, – образованный русский продолжает делиться своими размышлениями, – скажите честно: так ли уж велик этот европейский парламентаризм? Перед нашими глазами стоит образ коррупционера. Многие из нас даже молят Творца уберечь нас от такой напасти; в условиях политической отсталости это было бы хуже того, что мы имеем сейчас – вспомните, как мало нравственности в правительственной сфере, даже среди высших чинов.

Но нельзя ли перенять Конституцию отдельно от парламента, рейхстага или другого подобного правительственного органа? Ведь можно было бы на первом этапе воплощения идеи ограничиться более скромными целями.

* * *

Не буду отрицать, что, когда мне впервые задали этот вопрос, мне стало стыдно за собственную недальновидность. В оправдание скажу, что я не юрист и не политик. И, привыкнув к определенным шаблонным представлениям, уместным в контексте обсуждения подобных тем на родине, начинаешь невольно подходить ко всем с одной меркой. Но в России, как я уже сказал, учишься переосмыслять ценности.

Обратимся к Конституции милой сердцу Норвегии. Разве можно сказать, что залогом ее действенности является исключительно народное собрание, призванное думать и печься об общем благе, – собрание, состоящее из 111 депутатов, многие из которых, должно быть, счастливы считаться самыми что ни на есть среднестатистическими норвежцами.

Вероятно, 5–6 человек с выдающимися государственными способностями справились бы с задачей не хуже.

Или, быть может, судьба нашей политики состоит в том, что раз в несколько лет мы погружаем наш бюллетень в беспросветную бездну, темный хаос намерений и желаний – просто для того, чтобы выбрать большинство, которого, возможно, мы не хотели и которое будет порой использовать свою власть для совершения действий и назначения лиц, которые претят нашему правосознанию, оскорбляют в нас самое святое – наши нравственные понятия? Достойный самодержец, в таком случае, скорее примирил бы меня с моим гражданским существованием.

В действительности, достижения нашей Конституции и участь нашей политики можно было бы назвать незавидными, если бы не надежда на движение вперед. Такой результат мог бы показаться более чем жалким, если вспомнить, что он должен по своей сути представлять собой плод политической борьбы, трудов и эволюции человеческой мысли за сотни лет!

* * *

Истинные заслуги нашей Конституции становятся видны именно в сравнении с современным политическим режимом России, с его смесью либеральных идей и реформ с самыми возмутительными проявлениями абсолютизма.

На родине в сознании каждого строго разграничены права государства, или, если угодно, правительства, и права личности.

Каждый знает, что без суда и следствия никто не может посягнуть на мою свободу, мой домашний очаг и мое положение в обществе. Тяжелые времена, болезнь и нужда могут привести мое жилище в запустение, но никакой полицейский или министр, ни даже сам король или Стортинг не вправе послать в мой дом жандармов, увести меня или близких, заставить нас исчезнуть на годы или навсегда, даже не предъявив нам конкретных обвинений.

А что же Россия? Именно этих простых благ Конституции жаждет все сознательное население страны. Для них парламент – это просто условный символ цивилизованного, защищенного законом общества. Но пока они ставят более скромные задачи, считая, что в России еще не наступила пора для полноценного воплощения их стремлений.

* * *

Россия пока не дошла до принятия Кодекса Habeas Corpus. В стране есть свод уголовных законов, суды, постоянные судьи и – еще одно благословение Запада – суд присяжных. Однако наряду с судопроизводством существует бесчеловечная, варварская практика административных предписаний, которые дают полиции право на самое грубое и неограниченное посягательство на свободы личности, на основании малейшего подозрения или доноса.

А что есть закон в России? Формально и в соответствии с историческим развитием государственности закон должен прежде всего определяться как «санкционированное монархом выражение мнения королевского совета». Однако с законом сосуществует уже вам небезызвестный царский указ – личное волеизъявление императора в форме предписания. И, что еще хуже, статус закона чаще всего получают также всяческие постановления кабинета министров и некоторых государственных советников. Для нас такое смешение понятий невообразимо, и путаница только усиливается с увеличением империи – и как следствие разрастанием административного аппарата.

* * *

Короче говоря, в России права человека ничем не защищены. Более того, становится очевидным, что государству едва ли удалось достичь утверждения самых элементарных принципов общественного правопорядка. На практике такое устройство смогло держаться на плаву до сей поры, но на фоне требований эпохи положение кажется невыносимым. Император в такой ситуации не может долее сохранять контроль над государством и поддерживать в нем порядок, разве что в самых общих чертах, и еще менее это под силу правящему сейчас монарху. Поэтому власть попадает в случайные неконтролируемые руки: чем бессовестнее чиновник, тем большее влияние он может получить. И никому не дозволено вмешиваться в дела другого, нарушать его планы, деятельность, реформы, как в высших, так и в низших кругах. На самом деле, страна, как я уже сказал, стоит на пороге полной анархии, при которой, к сожалению, злу гораздо легче захватить власть, чем добру.

Тем труднее многим великодушным, прекрасным представителям русской интеллигенции отстаивать свои взгляды, поскольку они, будучи государственными служащими, зависят от начальства. Большинство российских чиновников могут быть отправлены в отставку безо всякого законного основания, по решению губернатора или министра – о таких малозначительных делах даже необязательно докладывать царю. Власть таких, как Сипягин, с подавлением свобод и жесткой цензурой, не может не вылиться в деморализацию общества.

* * *

Но едва ли это продлится долго. Благородные души и умы трудятся так же рьяно, как и в свободных государствах, подталкивая развитие вперед. Даже в самых верхах среди великих князей можно назвать имена тех, кто исповедует более свободные взгляды, чем те, которые господствуют сейчас, и жаждут изменений, во всяком случае, так они утверждают.

И кажется, что эта мысль выкристаллизовалась в либеральных кругах русской интеллигенции именно за годы теперешнего режима. Они осознают, что Российской Империи не хватает как раз того, чего самодержец, кажется, хочет лишить Финляндию.

Нетерпимость и неприязнь к правительству ощущается почти в каждом неглупом человеке, с кем ведешь разговор.

Среди молодежи в университетах, где произвол наиболее жесток, неприятие и ропот достигли апогея. Чувствуются напряжение и ожесточение, накапливавшиеся с годами в академических кругах. Видимо, это настроение достигло и рядов военных – во всяком случае, совсем недавно были ситуации, когда офицеры отказывались вести солдат против студентов, и поэтому были сами как мятежники заключены под стражу.