Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной - Александр Филичкин

Многие из противников даже не успели открыть огонь из станковых пулеметов. По крайней мере, так получилось на участке, который штурмовал Григорий и его товарищи. В других местах получилось немного по-другому. Если советские войска натыкались на приграничные укрепрайоны, то они не бросались штурмом, как совсем недавно это было в Германии. Теперь боевые части просто обходили их стороной. Блокировали пехотой оборонительные сооружения, а сами устремлялись в глубь китайской территории.

Относительно легко батальон прорвался сквозь ряды укреплений и, не останавливаясь, двинулся вперед. Следом шли кадровые строевые части, которые полностью зачистили траншеи от врагов и согнали пленных в лагерь. Оставили их под охраной особистов и также направились на юг. За ними неспешно, словно на прогулке, шагали малочисленные отряды Народной китайской армии.

Советское командование сначала хотело использовать своих союзников в качестве лазутчиков. Оно и понятно, те были того же роду-племени, что и окружающее население. Хорошо знали язык, обычаи и окружающую местность. Однако несколько попыток добыть при их помощи хоть какую-нибудь информацию о японцах закончились полным провалом.

Китайцы браво козыряли и уходили в рейд. Но едва удалялись от наших позиций, как сразу же разбегались в разные стороны. Прятались, кто где мог, и отсиживались там, пока не приходило время возвращаться на базу. Затем они являлись к своим командирам и на голубом глазу врали, кто во что горазд. Поэтому пришлось отказаться от их помощи в разведке и направить этих солдат на охрану пленных. Ну, а тех, кто хоть немного понимал по-русски, послали на работу военными переводчиками. Но что там толмачили хитромудрые и желтолицые жители Поднебесной, бог весть.

Не успев остыть от скоротечного боя, штрафники получили новый приказ: немедленно выйти к ближайшему городку и занять его. Солдаты построились в походный порядок и тронулись в путь. Пройдя около пяти километров, они увидели впереди небольшое село. Десятков пять или шесть небольших домиков, каждый из которых состоял из одной или двух крошечных комнаток. Григорий вспомнил, что такие убогие строения китайцы называли странным словом — фанза. А складывали их из небольших саманных кирпичей, изготовленных из соломы и мокрой глины.

Капитан дал приказ, и колонна рассыпалась в разные стороны. Бойцы растянулись в цепь и, пригибаясь к земле, короткими перебежками стали брать в кольцо поселок. Когда до ближайшего домика оставалось всего около десятка метров, из подслеповатого окошка высунулся ствол японского карабина. Раздался выстрел, и красноармеец, бегущий рядом с Григорием, вдруг резко споткнулся. Сделал еще пару шагов по инерции и упал лицом в землю.

Парень вскинул автомат к плечу и сквозь прорезь прицела увидел, как стрелок отшатнулся в глубь комнаты. Передернул затвор, выкинул дымящуюся гильзу и послал новый патрон в ствол. Не дожидаясь, пока враг поднимет винтовку, Григорий дал прицельную очередь в сторону домика. Цепочка пуль прошлась по стене и пересекла неширокое оконце.

Свинцовые цилиндрики легко пробили тонкие стены толщиной в один саманный кирпич. Почти не потеряв скорости, полетели дальше и вонзились в японца. Противник выронил оружие и схватился за грудь. Обильная кровавая пена выступила у него на губах. Самурай судорожно всхлипнул, сделал неверный шаг назад и рухнул спиной на перегородку. Сполз на глиняный пол и затих.

Раздалось еще несколько одиночных винтовочных выстрелов, затем последовали автоматные очереди, и все стихло. Бойцы быстро разбились на группы и проверили все домики. В них солдаты нашли лишь испуганных деревенских жителей да десяток мертвых японцев. Судя по всему, это были военные из гарнизона, недавно разгромленного на границе. Все они были полуодеты, так что, скорее всего, пришли сюда развлекаться с китаянками. Бурно провели ночь и совершенно не ждали нападения.

Разбуженные выстрелами местные крестьяне торопливо вскочили со своих убогих лежанок и быстро оделись. Забились в углы и дрожали там до тех пор, пока не стихла стрельба. Дождавшись конца боя, они выскочили из примитивных жилищ. Разбежались, кто куда, и попрятались в окружающих зарослях какой-то высокой травы.

Красноармейцы не стали задерживать штатских. Очистив поселение от противника, штрафники выставили охранение по всему периметру. Стащили японцев к местному кладбищу и уложили в рядочек. Мол, потом китайцы их закопают. Потом похоронили троих своих погибших. Перевязали раненых и разместились в опустевших глинобитных домиках. Закусили сухим пайком и завалились спать.

Сразу после рассвета в село въехал открытый армейский «газик». На заднем сиденье машины разместилось два автоматчика, а рядом с шофером находился какой-то молодой, но, видимо, очень опытный майор. Он выбрался из автомобиля, слегка похожего на американский джип. Подозвал часового и приказал вызвать командира. Когда прибежал заспанный ротный, офицер о чем-то с ним быстро переговорил и дал новую команду:

— Идти дальше на юг и двигаться до ближайшего поселка. Отсюда всего восемь километров по грунтовке. Остановиться там и ждать следующего приказа. — Напоследок он сказал: — Японцев там нет. Есть лишь десяток их приспешников из китайцев. Ночью наши там уже были. Разоружили сонную полицию и оставили десять человек из хозяйственного взвода. Так что прибудете туда уже на все готовое. Там вас встретят и еда, и жилье.

«Козлик» с офицером уехал, а рота построилась в колонну и двинулась дальше по узкому и пыльному проселку. Высылать разведку вперед командир не стал. Вокруг простиралась почти такая же голая степь, как и в Крыму. Поэтому засаду на ровном месте японцы устроить не могли, да и осматривать тут особенно было нечего. Ни тебе поселений, ни даже отдельных строений. Лишь чуть дальше синели какие-то лесистые холмы, но до них оставалось еще километров десять, не меньше.

Потянулись монотонные километры утомительного пешего марша. Григорий шагал вместе со всеми и от нечего делать прислушивался к разговорам соратников. Он очень долго работал с заключенными и хорошо понимал блатной воровской жаргон, на котором говорило почти все население северных лагерей. Также он прекрасно знал, что среди штрафников встречаются совершенно разные люди. Особенно много встречалось бывших заключенных. Поэтому парень не удивился, услышав, как за его спиной двое бойцов начали тихо «ботать по фене».

Один рассказывал второму о своих ночных похождениях, и в переводе на обычный русский язык это выглядело приблизительно так:

— После отбоя я вышел, как будто до ветру. Дай, думаю, поищу какую-нибудь бабешку. Тихо прокрался через огород и углубился в заросли высокой травы, где попрятались крестьяне. Не успел сделать и пару шагов, как наткнулся на спящую китаешку. Смотрю, а она такая симпатичная. Волосы черные, стрижка короткая. Правда, одета, как все желтолицые, в какую-то бесформенную рубаху и штаны.

Я приставил ей нож к горлу, она дернулась и проснулась. Вытаращила свои узкие глаза, смотрит на меня и трясется от страха. Я ей жестами показываю, мол, держи язык за зубами и медленно вставай. Поднял ее на ноги и повел подальше в кусты, чтобы часовые не услышали. Оттащил деваху немного в сторону и стал стаскивать с нее штаны. А она вдруг тихо так и говорит мне на ломаном русском языке: «Не надо! Не надо! Я тоже жеребец!» — представляешь, потеха? Ну, я плюнул со злости. Дал ему пинка под зад и вернулся не солоно хлебавши.