Крест мертвых богов - Екатерина Лесина

Костик – специалист по чужим мыслям. А Гейни убили.

Совсем убили. И теперь Данила меня ненавидит.

– Она все про тебя знала, и ты ее убила. – Данила сжал руку в кулак, на белом бинте проступили красные пятна. Господи, да за что мне все это? – Заказала. Сначала маму, потом Гейни.

Маму? Он про Ташку говорит? Я заказала Ташку?

– Ты кури, ты всегда куришь, когда психуешь, – продолжил Данила. – И вчера тоже курила, еще до того, как про Гейни узнала. А с чего, если тогда все было в норме? И после обыска курила. Они ж поэтому обыскивали, правда? Из-за Гейни?

Сыщик. Еще один сыщик на мою голову, только этот не станет слушать доводов и доказательств, ему не нужны санкции и ордера, он уже все решил, рассмотрел и вынес приговор.

Оправдываться? Мне оправдываться перед пятнадцатилетним мальчишкой, который фактически живет за мой счет? Унизительно.

– Данила, Ташу… Наташу я любила. Всегда любила, несмотря на то что давно не видела. Я никогда бы не… даже подумать не могла! – Срываюсь на крик и замолкаю. Гордость в горле тяжелым комком, не проглотить, того и гляди подавлюсь.

А сигареты безвкусные, но успокаивают. Руки, правда, дрожат. И на костяшке царапинка, которой прежде не заметила.

– Врешь ты все, – Данила поднялся. – Ты только себя любишь. И Костика своего… а остальные побоку.

Он ушел. Я не пыталась остановить. Я сидела, рассматривая чертову царапину на пальце, прислушиваясь к слабому жжению в порезах.

Принц, выбравшись из-под стола, сел напротив и, склонив голову набок, слабо заскулил. А ему что от меня надо? Что им всем от меня надо? Я не убивала. Я никогда бы не смогла…

Груда осколков на полу переливалась серебром и солнечным светом.

Нужно позвонить Костику, я просто не вынесу этой тишины.

Гейни умерла. Ее теперь не будет больше. Странные слова, страшные слова, солоновато-горькие, как кровь из прокушенной губы. Бурая струйка стекает по подбородку, щекотно, а сил, чтобы взять и вытереть, нет.

Непонятно, как дальше. Он трус и слабак, даже ударить не смог, не то что убить. И испугался, когда зеркало разлетелось и кровь пошла, решил – вены перерезало, а тетка, та успокоила, полила чем-то жгучим и перебинтовала. Вот он, бинт, уже сероватый, набравший пыли, с темными крапинами подсохшей крови.

От крови тошнит. И от ненависти тоже. Только ненавидеть получается плохо, точнее, совсем не получается. У тетки глаза синие-синие, как у мамки, и смотрела так же… беспомощно. И зажмурилась со страху. Вот если б она не зажмурилась, Данила ударил бы, или в горло вцепился, душу вытряхнул бы, и плевать, что потом суд и тюряга. Он ведь собирался, за маму и за Гейни, за то, что их нет, а он, Данила, жив.

А вышло, что трус и слабак.

И рука болит. И что дальше делать – непонятно. Возвращаться? Смотреть на нее, жить с ней в одной квартире, вежливо делать вид, будто все в норме? Да от одной мысли наизнанку выворачивает. Нет, возвращаться он не станет. Остается идти. А куда?

В никуда. По улице. Горячий асфальт, пыль, редкие больные деревья вдоль дороги, листья отчего-то не зеленые, а серые. И люди, которые идут навстречу, тоже серые. И отражения в витринах. Данила остановился перед одной, разглядывая себя. Дикий. Натуральный псих. А плевать, психам даже проще, с них спросу никакого… и был бы он психом – ударил бы, не задумываясь.

А он не смог.

Пожалел.

Улица изгибалась, то протискиваясь между домов, то, наоборот, разливаясь широким асфальтово-бетонным потоком, по которому неслись автомобили, вдруг сворачивая в сторону, в относительно тихие, прожаренные солнцем дворы. Вероятно, это была не одна улица, а две, или три, или десять. Данила просто шел. По тротуару и вымощенной розово-слюдяной плиткой дорожке, по выщербленному бордюру, мимо припаркованных машин, по узкой белой разделительной полосе, по газону и по земле… если сосредоточиться на том, чтобы идти вперед, просто идти, то в голове почти не остается места для мыслей.

Гейни убили, а он, Данила, – беспомощная тварь.

– Эй ты, урод, куда прешь? – резкий окрик, толчок в плечо.

– Сам урод! – Данила ощерился и ударил. Первым. Хоть раз в жизни он ударил первым. И его ударили. Сколько их было, нечаянных соперников? Данила не знал. Сколько длилась эта драка? Тоже не знал. Били. Бил. И снова его… Встать не получается, пропустил, как сшибли. Ничего, он подымется, он не слабак.

Слабак.

Асфальт перед глазами. Серые камушки в черном желе, щеке горячо, а носом дышать не выходит. Асфальт воняет.

– Ну ты, понял? – голос шел откуда-то сверху. – Понял, да?

Он ничего не понял, он просто будет лежать здесь. Пока не сдохнет. Данила закрыл глаза, и мир выключился.

Вчерашняя мысль, нелепая и выпадающая за пределы выстроенной уже версии, не давала покоя. Она засела занозой и зудела, подталкивая Руслана к действиям не то чтобы противоправным, скорее излишним.

И Эльза обидится: ушел, не дождавшись возвращения, и записки не оставил. Руслан хотел, только не знал, что написать, и, промучившись минут десять, не написал ничего.

Точно обидится. И Церера вместе с нею, они ж две сестры, почти близняшки… почти родственницы.

Яна, против опасений, находилась дома, но в квартиру не пустила. Понятно, не доверяет.

– Что вам надо? – строгий голос. Ледяная королева. Вот только покрасневшие глаза и чуть припухшие веки выдавали ее с головой.

– Поговорить с вами.

– Вы вчера… поговорили.

– Яна Антоновна, вы извините, пожалуйста, но у вас своя работа, а у меня – своя.

– А у работы – издержки. – Она не собиралась принимать извинения, она проигнорировала их с царской небрежностью, и Руслан рассердился. В конце концов, он действительно делает свою работу, он не виноват, что вчера все получилось так отвратительно.

– Яна Антоновна, у меня к вам один вопрос. Скажите, вы составили завещание?

– Что? – голубые глаза вспыхнули яростью. – Да что вы за человек такой!

Обыкновенный. Самый что ни на есть обыкновенный человек. Среднестатистический. Не слишком успешный, не слишком богатый, не слишком умный, иначе раньше бы додумался.

– Яна Антоновна, давайте серьезно. Я не угрожаю, я спрашиваю, и не из любопытства. Мне, как частному лицу, глубоко плевать и на ваш бизнес, и на ваше завещание, да и на… – Руслан вовремя себя одернул.

Или не вовремя.

– И на меня в придачу, – завершила предложение Яна. – Что ж, отвечу. Да, я оставила завещание. В случае моей смерти все должно было отойти Наташе.

– Это ваша сестра, которая погибла? – Руслан похвалил себя за хорошую память. Яна кивнула, нахмурилась и совсем другим тоном произнесла: