Алое на черном - Татьяна Корсакова

Суворова не выпустили из больницы ни на следующий день, ни через три дня. Наверное, болезнь у него оказалась какая-то особенно тяжелая. Или не болезнь, а личные проблемы?.. Как бы то ни было, но в лагерь он вернулся лишь через неделю, здоровый, бодрый, сияющий, как начищенный пятак. За это время в их размеренной жизни многое успело измениться. Васину маму увезли в областной центр на операцию, сам Вася отправился с нею, но перед самым отъездом успел встретиться с Тучей.

– Вот. – Мальчишка протянул ему ключ. – Батя сменил замок на калитке. Теперь ключ только у вас. А этим волчарам я деньги вернул. И тебе верну, только не сразу. Хорошо? Когда заработаю.

– Мне не надо. – Туча разглядывал ключ у себя на ладони. – Главное, чтобы деньги пригодились.

– Они пригодились! – Вася шмыгнул носом, убежал, не прощаясь.

Дэн каждую свободную минуту проводил с Ксанкой. Даже купаться на затон они теперь ходили вдвоем. Матвей сказал, что у них чувство, и в голосе его послышалось что-то смутно похожее на зависть. Туче тоже было немного завидно, иногда он даже представлял себя на месте Дэна, но картинка получалась неяркая и неубедительная.

Гальяно тоже с головой ушел в «чувства». В отсутствие главного конкурента он мобилизовал все ресурсы, чтобы покорить медсестру Леночку. Бегал по росе за полевыми цветами, которые раскладывал на ее подоконнике, по вечерам пел серенады под ее окнами, подбрасывал записки с любовными стихами. Леночка его ухаживания принимала с благосклонной снисходительностью, но Туча видел – любит она только Суворова.

Сам же Туча продолжал начатое неделю назад. Ел он мало, двигался много, по ночам выбирался через окно в парк, устраивал пробежку, отрабатывал показанные Дэном приемы. Зачем ему все это было нужно, он не знал, к спортивным высотам не рвался, за сердце прекрасной дамы не сражался. Просто появилась такая вот внутренняя потребность. Наверное, от всего этого он худел, худел ощутимо. На потерю сантиметров и килограммов указывал ремень, застегивать который приходилось все туже и туже.

А еще Туча думал. Вынашивал, переваривал ту тайну, обладателем которой стал. Иногда ему хотелось рассказать все друзьям, но он молчал, потому что знал: тайна эта неминуемо приведет их всех к Чудовой гари, а оказаться там еще раз он боялся.

За Ксанку он тоже боялся, потому что она тоже являлась частью тайны. Степка не знал этого наверняка, но ощущал своим особым чутьем. Самая темная ночь, которая неумолимо приближалась – он тоже это чувствовал, – потребует новую жертву. Туча не хотел думать, что жертвой может стать именно Ксанка, эта необыкновенная, непостижимая девочка. Никто из них не должен стать жертвой, но для этого нужно молчать и держаться как можно дальше от Чудовой гари…

Дневник графа Андрея Шаповалова. 1909 год

Игнат жил в поместье. Как же тяжело мне было его присутствие! Между нами словно выросла невидимая стена. Я знал причину этой отчужденности, видел ее каждый день на Зоиной шее, улавливал ее отражение в Зоиных глазах. Она переменилась после этого ведьмовского подарка: то горько плакала, то смеялась без причины, пряталась ото всех и, я боялся себе в том признаться, искала взглядом Игната. Брат был непривычно сдержан, безупречен. Настолько безупречен, что иногда мне казалось, что я все выдумал, что в нашей жизни ничего не изменилось.

Иллюзии мои рухнули за неделю до свадьбы, в тот день, когда случай ли, Бог ли привел меня к ведьминому затону. Сначала я увидел Орлика, любимого Зоиного жеребца, потом небрежно брошенные на траву шляпу и перчатки, а потом и саму Зою… Она медленно-медленно входила в реку. Удумала купаться? В платье?..

Я пришел в себя, только лишь когда Зоя исчезла под водой, на ходу сбрасывая сапоги, бросился в затон.

Она не желала, чтобы я ее спасал. Она кричала и отбивалась. В черных глазах ее было безумие. Я вынес ее на берег, без сил упал на траву.

– Зоенька, что же ты делаешь?

Она лежала с закрытыми глазами, ни живая ни мертвая. Кожа ее была смертельно бледной.

– Больно. – Тонкие пальчики коснулись ключа. – Вот здесь больно, Андрюша. Зачем ты пришел? Второй раз я не решусь… Умереть не смогла и жить не сумею… – Из-под длинных ресниц выкатилась слезинка.

– Зоя…

– Молчи! Не говори ничего! – Она открыла глаза, черные-черные, как южная ночь. – Я скажу… не могу больше молчать. Больно…

Зоя говорила, и с каждым сказанным словом мир мой погружался во тьму. Я верил и не верил одновременно. Не желал верить…

– Я сама к нему пришла, Андрюша… – Зоины пальцы слепо шарили по траве. – Он не звал и не хотел даже, а я все равно пришла… Как продажная женщина… Он так и сказал. И улыбался все время, а я… – Она разрыдалась.

Я знал, что она сделала, знал теперь причину ее отчаяния и желания умереть. В сердце моем образовалась гулкая пустота, мысли сделались путаными.

– Ты любишь его? – только и смог спросить.

– Нет! – Зоя ответила, не задумываясь, словно одна только эта мысль была ей невыносима. – Я его боюсь… – сказала и закрыла глаза, затаилась.

– Ты не виновата. – Я коснулся губами ее виска. – Слышишь, Зоя? Ничего не было.

– Было…

– Это не ты была. Морок…

– Морок, – эхом повторила она, и пальцы ее нашарили ключ.

– Сними его. Выбрось! Утопи в реке! – Я ненавидел этот ключ, точно он был живым существом.

– Не могу. – Зоя заглянула мне в глаза. – Я пробовала – не могу. Мне плохо без него, словно воздуха не хватает… И мир блекнет: ни красок, ни запахов, ни звуков. Мертвое все вокруг. И я мертвая… Веришь, Андрей?

Я верил, как верил я и в то, что без Зои мне не жить.

– Я уеду. – Она разгладила складки мокрого платья. – Не нужна я тебе теперь… такая.

– Нужна! – Я поймал ее за запястье, крепко сжал. – Ты мне нужна, Зоя. Без тебя мой мир блекнет.

Мы долго сидели на берегу, Зоино платье успело высохнуть. В тот день я принял очень важное решение. Наверное, тогда я по-настоящему стал взрослым.

Игната дома не оказалось. Слуги сказали: ушел на заре. Я знал, куда он направился, знал и не собирался отступать. Я должен с ним поговорить. Мне важно понять, что же стало с братской любовью.

Я быстро нашел заповедную поляну, Лешак научил меня ориентироваться в лесу. Здесь ничего не изменилось. Разве что ели стали чуть выше, а избушка чуть ниже. Игнат ждал меня. Он сидел под сенью старого дуба, на лице его лежали глубокие тени, а глаза были закрыты.

– Пришел, – сказал он, не открывая глаз. – Я ждал тебя. Знал, что рано или поздно придешь.

– Зачем все это? – У меня была тысяча вопросов, но я спросил: – Зачем все это?