Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин

Потерпев провал, господа депутаты не успокоились и стали придумывать, за что бы еще зацепиться. Придумать-то они придумали. 19 мая 1999 года Государственная Дума РФ обратилась в Конституционный Суд с запросом о толковании термина, употребленного в статье 91 Конституции, — «неприкосновенность президента РФ», а также о толковании части 2 статьи 92 Конституции — «о досрочном прекращении полномочий президента РФ в случае стойкой неспособности по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия». За обращение проголосовало 262 депутата. «Против» и воздержавшихся не было.

Но, по сути дела, это были уже арьергардные бои, которые нужны были только для успокоения самолюбия проигравших.

Повернуть вспять ситуацию они уже не могли.

Такие вот были времена. Именно на фоне уже названных и иных более мелких скандалов неожиданно возник еще один. Но зато какой! С Генеральным прокурором в центре этого скандала. Скандала, который имела возможность по телевидению видеть вся страна.

«Никто и никогда не мог заставить меня играть по чужим правилам, — вспоминал Ельцин. — Но Юрию Скуратову удалось втянуть и меня, и Совет Федерации, и страну в свой мелкий, грязный скандал» [401].

Преуменьшает Борис Николаевич. Скандал был не такой и мелкий. Он был большой, ибо оказался в числе немногих факторов определяющих политическую ситуацию в 1999 году. Особенно в середине этого года, когда решался вопрос о «наследнике» первого российского президента. Поведение некоторых высших должностных лиц в ходе этого скандала определило их дальнейшую судьбу и косвенно судьбу страны. Но о последнем обстоятельстве чуть позже.

Первый российский президент вскоре после ухода в отставку написал свои очередные мемуары. Среди тем, которые он затронул, был и этот грязный скандал. Борис Николаевич не мог пройти мимо него, рассказывая о последних годах своего правления.

Благоразумно Ельцин обходит стороной вопрос, как и почему Скуратов стал генеральным прокурором. А ведь именно он (Ельцин) принял решение назначить этого человека генеральным прокурором, как и всех его предшественников. А следовательно, он и несет ответственность за неудачный выбор. Но кто же признает свои ошибки?

«Юрий Скуратов, обладавший рядом незаменимых для прокурора качеств — исполнительностью, цепкой памятью, упорством, не обладал главным — волей, мужским характером, верой в себя, в свои силы, оказался в каком-то смысле пустоцветом» [402], - счел необходимым написать первый экс-президент РФ. Но, повторимся, ведь кандидатура Скуратова на должность Генерального прокурора была предложена Президентом РФ. Значить до определенного времени устраивал, а потом разглядели. Бывает. Не первый раз президент ошибался в генеральных прокурорах. Но в России на грабли привыкли наступать слишком часто.

Кроме того, похоже, уважаемый Юрий Ильич «заигрался». Поясним. Во-первых, не имея опыта практической прокурорской работы, он не вполне понял значение компромисса между законностью и целесообразностью, на которые постоянно идут практические работники. Без этого в России (и не только в ней) долго работать просто невозможно.

Отсутствие опыта практической работы, вероятно, сказалось также на формировании нереалистической оценки возможностей по расследованию конкретных уголовных дел.

Во-вторых, ему показалось, что он имеет возможности серьезно влиять на политическую ситуацию и на конкретных лиц, располагая компрометирующими данными и обладая правом их реализации. На самом деле, роль генерального прокурора в России почти всегда сводилась к достаточно узкой задаче — выполнение указаний руководителя страны.

В-третьих, он оказался интересен для всех антиельцинских сил, которые оказали ему определенную поддержку в создании иллюзии у Скуратова о своей значимости и способности влиять на ситуацию.

Ельцин вспоминал: «Мы регулярно встречались. Юрий Ильич информировал меня о ходе расследования наиболее громких убийств: священника Александра Меня, телеведущего Влада Листьева, журналиста Дмитрия Холодова, бизнесмена Ивана Кивилиди. То, что убийства эти из года в год остаются нераскрытыми, меня очень волновало. Я не раз говорил об этом Скуратову.

Он своим тихим, нарочито бесцветным голосом объяснял: идут следственные действия, очерчен круг подозреваемых, отрабатываем одну версию, другую версию.

Но я видел — на самом деле ничего не происходит. Бесконечная монотонность скуратовских отговорок стала раздражать» [403]. Скуратов, кстати, приводит несколько иной варианта своих бесед с президентом {68}.

Тут следует немного уточнить. Возможности прокуратуры по раскрытию серьезных и запутанных преступлений достаточно ограничены. Правом проведения оперативноразыскной деятельности (в отличие от МВД, ФСБ и некоторых других ведомств) прокуратура не наделена. А часто (если не почти по всем случаям) именно оперативноразыскные мероприятия приводят к раскрытию таких сложных преступлений, когда в момент возбуждения уголовного дела не известны лица, совершившие преступление, или иные важные обстоятельства дела.

Так что за нераскрытие названных преступлений органы прокуратуры должны обычно нести лишь частичную ответственность. Тем более что и после Скуратова раскрываемость неочевидных преступлений оставалась также низкой.

Сам же Юрий Ильич справедливо замечал: «Должен заметить, что следственным путем раскрываются только десять процентов преступлений, девяносто процентов раскрываются оперативно-разыскными действиями. Так что вопросы об убийстве Александра Меня, Дмитрия Холодова, Владислава Листьева должны адресоваться не столько мне, сколько совершенно другим людям, другим силовым структурам, но президент этого словно бы не ведал и спрашивал с меня» [404].

Но уж очень заманчиво обвинить «плохого» прокурора в бездеятельности такого рода. На самом деле, Генеральный прокурор досаждал президенту РФ совсем другими делами. Президент «счел, что Ю. Скуратов явно выходит из подчинения, начиная свою собственную политическую игру, и становится опасным для Семьи» [405].

Время было тогда для первого российского президента тревожным. «Это были очень тяжелые месяцы для Бориса Ельцина. Будущее было совершенно не ясно. На ключевой должности генерального прокурора — на случай всяких непредвиденных обстоятельств — хотелось иметь надежного союзника. Скуратов тоже не знал, как сложится будущее, и держался отстранен но, поэтому в Кремле не считали, что могут на него положиться» [406].