Домик разбившихся грёз - Екатерина Дибривская

— Аль, ты меня пойми правильно…

— Ты не можешь так поступить со мной! — визжит она и зажмуривается, впиваясь ноготками в запястье.

— Господи, Алечка, — съезжаю на обочину и успокаиваю её. — Я никуда не денусь. Успокойся. Всё хорошо. Дыши.

Силой отрываю её руку, смотрю со всей серьёзностью.

— Завязывай, малышка, с этим делом. Перестань травмировать себя, нам сейчас не нужны дополнительные сложности, ладно?

Она глубоко и часто дышит, постепенно успокаиваясь, и открывает глаза.

— Обещай мне, — просит так жалобно, что я готов взорваться, — обещай мне, Алекс. Что бы ни случилось, обещай, что не оставишь меня. Никогда.

— Я обещаю тебе, — смотрю в её глаза. — Мы будем вместе.

— Хорошо, — кивает она. — Я лучше умру, чем останусь снова без тебя.

Я хочу сказать ей, что то, с чем мы, вероятно, имеем дело, гораздо опаснее всех моих предположений. Что она может пострадать, если будет рядом. Просто потому, что будет стоять между мной и прицелом неведомого орудия невидимого врага. Но решимость в её взгляде тормозит меня. Она не поймёт. Даже разбираться не станет. Любой намёк на окончание наших отношений может сорвать все тормоза в её головке. И если она наделает кучу глупостей из-за неосмотрительно брошенного мной слова, то я же никогда себя не прощу.

— Аль, я люблю тебя больше всех остальных людей. Береги себя для меня, ладно? А я позабочусь, чтобы больше никто не донимал тебя.

— Нас, — тихо шепчет она.

— Что?

— Позаботься, чтобы никто больше не донимал нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К моменту, когда я паркуюсь у офисного здания Бакинского, Алевтина уже спокойна и даже, в какой-то степени, хладнокровна. Взирает на мир с безразличной прохладцей, но дрожащие пальцы с лёгкостью выдают мне её волнение.

— Посиди в машине, я быстро, — сжимаю её пальцы, целую в лоб и вижу выходящего из стеклянных дверей приятеля. — Что бы не увидела, сиди в машине. Охрана ещё в пути.

Аля поджимает губы и кивает. Не верю ей, но выбора нет. И я иду прямиком к Николаю.

Друг с лёгкой улыбкой смотрит на моё приближение. Переводит взгляд за мою спину, разглядывая с интересом Алю.

— Сафроновская дочка? — усмехается понимающе, чем окончательно выводит из себя.

— Тебе ли не знать, так?

— Знаю, конечно. Как не знать, когда едва ли не единственного близкого друга втянули в тёмную историю…

— С твоей подачи? — спрашиваю прямо.

Нет сил юлить. Эти игры сидят у меня в печёнке. Хочу расставить все точки над «ё» и заняться самым важным: отогреть свою девочку, сделать её самой счастливой, чтобы больше никогда не видеть мертвенной тоски и отчаяния, прожигающей боли и терзающих душу страданий в её глазах.

— А вот это, Санёк, было прям обидно! — горько усмехается Николай. — Значит, ты такого обо мне мнения? Что я, пройдя с тобой бок о бок огонь, воду и медные трубы, кинуть тебя решил? И ради чего, интересно мне знать?

— Так и мне интересно, Коль. — приближаюсь к нему вплотную. — Какую игру ты ведёшь? Зачем?

— Не твоя ли милашка, с подачи папочки, само собой, в уши тебе льёт?

Это он зря. Трогать Алю и наговаривать на неё я никому не позволю, да и время для своих высказываний Бакинский выбрал крайне неподходящее, а посему… Коротко замахнувшись, бью. Один раз. Вероятно, я бы продолжил, но его охрана скручивает меня в бараний рог. И приятель, не теряя времени зазря, бьёт меня в ответ.

Я даже не успеваю заметить, как в нашу потасовку просачивается маленькое хрупкое девичье тело. Не зная страха, Аля бросается на Николая и начинает колотить его ладонями.

— Вы что творите? Обездвиженного бить? Не стыдно? Разве так мужчины поступают? Прикрываясь амбалами сдачу дают? Друзей подставляют? Жизнь им портят? Чужие судьбы ломают?

С каждым словом она замедляется и затихает, переходя на всхлипы и завывания. Я скидываю с себя руки безопасников Бакинского и порывисто прижимаю девушку к себе.

Николай кивком распускает охрану и переводит взгляд с меня на Алевтину и обратно.

— Рассказывай, — требует он, и я максимально прямо, без лишних эмоций повторяю историю с самого начала. Чем больше я говорю, тем больше хмурится Николай Петрович, а в конце, задав несколько уточняющих вопросов, потирает виски: — Чего раньше молчал? Реально считаешь, что я играл бы с тобой как кошка с мышкой, а не закрыл бы ещё тогда, два года назад? Считаешь, что если бы я действительно захотел тебе подгадить, то не грохнул бы твою девчонку? Да её сбили бы прямо на твоих глазах. Ты знаешь, как у нас решаются дела. Если был интерес, я предъявил бы прямо. А дальше события развивались бы в зависимости от твоих решений. Мне какой прок тебя с Сафроновым стравливать? Ты мне скажи, Саня, какой прок мне вообще тебя топить, если мы с тобой много лет в согласии работаем? Друзьями считаемся?

Аля отрывается от моей груди.

— Если вы называетесь его другом, помогите. Пожалуйста! Я не могу его потерять.

Бакинский улыбается одними губами:

— Даже не сомневайся, девочка. И не из такого дерьма выплывали.

Он смотрит на меня с отеческой заботой, как тот старший товарищ, которого я встретил на своём жизненном пути много лет назад. В его взгляде и обещание — непременно разобраться в бардаке, и гордость — что я встретил девушку, которая готова броситься на моего обидчика, и радость — потому что наша близость читается в каждом движении, и опасение — то, чего он не скажет при ней, и то, чего не нуждается в обсуждениях.

Если мой враг захочет ударить побольнее, это будет слишком просто.

В следующие дни Алекс постоянно в разъездах: то встречается с Николаем Петровичем, который хоть и пугает меня до жути своим цепким взглядом, но всячески пытается помочь нашей непростой ситуации, то катается куда-то в далёкий провинциальный городишко, откуда он родом, и напрягается с каждой поездкой всё сильнее.