Счастье Анны - Тадеуш Доленга-Мостович

Книги Линдсея «Бунт молодежи» и «Приятельский брак» заняли у Бубы несколько вечеров. Она проглатывала главы с упоением. Это уже была не философия, это была жизнь, перед которой должны были отступить все абстрактные и нереальные моральные принципы. Чего же стоили, может, и правильные, доводы отца или пана Таньского, если жизнь преподносит ей голые, подтвержденные не лишь бы кем, а судьей, факты! Прежние обычаи пережили себя и уже не находят применения, не могут найти. Поменялся темп жизни, условия быта, изменилось положение женщины в обществе. И консерватизм, который не желает видеть этих перемен, совершает просто преступление, не позволяя молодежи жить в новых условиях. Что из того, что им будут запрещать, что их будут преследовать, если любящая пара, он и она, пара с рано пробудившимися половыми инстинктами, все равно найдет возможность встречаться вне диапазона шпионящих глаз. Линдсей приводит много примеров. У молодых людей есть свои машины, и кто им запретит выезжать в безлюдные места?! Или просто однокомнатные квартиры, а кроме того, существуют гостиницы. А вынуждение прятаться с этим, в чем нет никакой ни вины, ни зла, приводит к неприятным последствиям: венерическим заболеваниям, опасным для здоровья абортам и т. п. Через сотню лет, когда все пойдет по теории Линдсея и отомрут старые закостенелые реакционеры, институт предлагаемых судьей браков найдет широкое применение. Не каждый сегодня может жениться, а тем более иметь детей. А в сущности, почему он должен отказываться от любви? Ради чьих-то капризов или предубеждений?

Такой, например, как Таньский, мог бы жениться. У него большая зарплата и, кроме того, дом. Но он пренебрегает вопросами о половых отношениях. «Хорошо, — подумала она, — а зачем в таком случае сопровождает меня? Если бы я была старая и некрасивая, он бы и пальцем не пошевелил для меня, не договаривался бы о визите и было бы ему безразлично, читаю я Фрейда или нет».

Просто лицемерие. Просто все делают вид, что об этих вопросах не стоит вспоминать или что они вовсе достойны пренебрежения. А сами ни о чем другом и не думают.

В субботу Буба отнесла пани Щедронь книги. Само собой разумеется, она даже словом не обмолвилась о своих подозрениях относительно Дзевановского, хотя сгорала от любопытства, как все это складывается на самом деле, а от столь прогрессивной особы, как пани Ванда, она могла ждать свободной трактовки любой самой щекотливой темы.

Разговор быстро перешел на интересующую тему о приятельских браках, которые как считала пани Щедронь, должны представлять самую срочную общественную реформу.

Буба сначала чувствовала себя немного скованно в этом странном помещении. Она ждала, что каждую минуту может прийти или муж пани Щедронь, или кто-нибудь из «Колхиды». Однако они долгое время оставались одни, и она отметила про себя, что находится в смешном положении: нельзя все-таки ограничить свою роль в разговоре беспрестанным поддакиванием. Долго ломала она голову, чтобы усомниться в чем-нибудь или найти какое-нибудь противоречие. Наконец такая возможность представилась.

Пани Ванда говорила как раз о прогрессе, который обеспечит человеку счастье благодаря предоставленной возможности пользоваться благами своих чувств. Здесь Буба вспомнила слова отца и заметила:

— Однако, знаете ли, я не совсем с этим согласна.

— С чем? — удивилась пани Щедронь.

— С тем, что счастье состоит в облегчении жизни. Истинно культурный человек даже ищет для себя трудности и только в преодолении их находит счастье.

Пани Ванда задумалась.

— Например, зачем мы играем в шахматы? — добавила Буба. — Или зачем подвергаем себя опасности, покоряя Эверест?

Пани Щедронь кивнула головой:

— Вы правы. Настоящее счастье мы обретаем не в области материальной, хотя должны бороться за то, чтобы не отнимали у человека его прав на естественное счастье, определенное ему природой. Счастье покорителя Эвереста не может быть полным и вообще не является счастьем, если его в то же время мучит голод или неудовлетворенное желание женщины. Нельзя думать о высоком счастье, пока наша общественная жизнь искореняет все попытки удовлетворения нормальных потребностей нашего организма. И именно мужчины навязали человечеству в основе своей ложный взгляд о том, что нет ничего важнее высших целей. С момента, когда женщина добьется решающего влияния на цивилизацию, перемены произойдут окончательно. Тело наконец получит свои права, которые сегодня неразумно топчутся.

Буба закусила губу и подумала: «Какая же я глупая! Действительно глупая. Если бы то, что говорит пани Ванда, пришло мне в голову тогда, во время разговора с папой, он вынужден был бы согласиться со мной».

Пани Щедронь с какой-то удивительной доверительностью взяла ее за руку:

— Только вы, пожалуйста, из всего того, о чем я говорю, не сделайте вывод, что к мужчинам нужно относиться с неприязнью, — засмеялась она. — Уверяю вас, что со всеми своими недостатками, предубеждениями, вместе со своей духовностью и интеллектом, вместе с определенной грубостью, а может быть даже и потому, они — существа пленительные, просто необходимые. Самым большим несчастьем, катастрофой, какая могла бы обрушиться на мир, было бы исчезновение этого вида. И я опасаюсь лишь одного — чтобы прогресс цивилизации, отнимая остаток власти из рук мужчин, не изменил их, не лишил их того, без чего они перестанут быть мужественными, потеряют всю свою привлекательность, а именно силу, неуклюжесть, самонадеянность. Да, ту самонадеянность, которая, возможно, ничем не обоснована, но которая позволяет им считать себя авторитетом, а нам верить в это. Благодаря этому — вы знаете? — мы чувствуем рядом с мужчиной своего рода уверенность в безопасности и в то же время власть над ним, опасную власть, какой обладает укротитель в клетке со львами.

Служанка подала кофе. Буба хотела сказать, что именно такие мужчины и нравятся ей, но вспомнила Дзевановского, который, пожалуй, был вообще полным отрицанием мужественности, и подумала о том, почему пани Щедронь выбрала себе именно такого любовника и что, например (не специально, а только для примера), Таньский — мужчина parexcellence[5].

— Вы позволите положить вам сахар? — спросила пани Ванда.

— Пожалуйста…

— Я пью без. Так вот, возвращаясь к нашей теме… — с улыбкой говорила пани Щедронь, — одно меня только утешает: когда исчезнет такой вид самца, меня уже не будет на свете, а вы станете согнувшейся старушкой и своим внучкам будете рассказывать, насколько счастливее были в молодости, чем они, обреченные на общество вялых, безвольных и скучных мужчин. Брр… — Она встряхнулась и добавила: — Они будут слушать это так, как мы слушаем легенды о Казанове или Яносике. Но самое интересное в том, что не поверят!..

Она рассмеялась:

— Не поверят, так же как мы не верим сегодня в так называемые старые добрые времена. Только у нас есть основания, а у них не будет.

— А может… — несмело произнесла Буба, — может, и у нас нет?