Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий - Александр Бушков

Еще в 1941 году при переправе через Неву он попал под бомбежку и получил контузию – уже не первую. Правда, на этот раз все обстояло гораздо тяжелее: Бурденко перенес два кровоизлияния в мозг, одно за другим, но богатырский организм все это превозмог, и Николай Нилович трудился не покладая рук. Когда в 1944 году была создана Академия медицинских наук СССР, ее президентом стал Бурденко.

К сожалению, ненадолго. Летом 1946 года у него произошло третье кровоизлияние в мозг. Это был конец, но, даже находясь при смерти, Николай Нилович успел завершить свою «лебединую песню» – доклад об огнестрельных ранениях. Он был зачитан делегатам 25-го Всесоюзного съезда хирургов. А через десять дней великого ученого и организатора не стало.

Звание генерала медицинской службы. Звание академика. Сталинская премия 1-й степени. Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, три ордена Ленина, ордена Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени. Но главное – более четырехсот научных трудов, многие из которых не потеряли актуальности и сегодня.

КОГДА ОН ВСЕ ЭТО УСПЕЛ?

Ради строгой исторической точности нельзя не сказать, что Николая Ниловича Бурденко все же нельзя назвать «первопроходцем» нейрохирургии. Еще в 1891 году знаменитый В. М. Бехтерев вместе с врачами Пуусепом, Поленовым и Бабчиным организовал первое в мире нейрохирургическое отделение. А в 1893 году профессор Казанского университета Л. А. Малиновский написал статью, в которой обосновывал необходимость выделения нейрохирургии в отдельную специальность. Однако ни эта статья, ни деятельность Бехтерева со сподвижниками особого влияния на большую хирургию не оказали. Только Бурденко впоследствии придал делу надлежащий размах, широту, завершенность, четко проработал многие основы нейрохирургии, по сути, создал ее едва ли не на пустом месте. А потому звания основоположника заслуживает безусловно.

Сергей Боткин, родившийся в 1832 году, стал одиннадцатым ребенком в семье богатого купца Петра Кононовича Боткина. Петр Кононович ничуть не походил на карикатурный персонаж, излюбленный дореволюционными фельетонистами, – купца-невежу, все свободное время посвящавшего исключительно кутежам. Боткин-старший был человеком начитанным, незаурядного ума, не зря частыми гостями в его доме бывали знаменитые писатели и актеры: Гоголь, Герцен, Тургенев, Лев Толстой, Белинский, Щепкин, Мочалов, сосед Боткиных – историк Грановский. Знаменитый поэт Афанасий Фет женился на одной из сестер Сергея. Непростая была семья – брат Сергея, Василий, впоследствии стал талантливым мыслителем и публицистом, часто выезжал в Европу, где, что любопытно, встречался с Карлом Марксом и пытался убедить его, что революция – это «кровавое море» (не убедил, конечно, но и Маркс не смог логически опровергнуть доводы Василия…). И еще один интересный факт. В семье Боткиных рос и воспитывался наравне с родными детьми сын одного из приказчиков Боткина Петр Лебедев, ставший впоследствии первым русским физиком мирового уровня. Он открыл давление света, за что ему была присуждена Нобелевская премия. Получить ее Лебедев должен был в 1913 году вместе с Эйнштейном, но в 1912 году умер…

Что любопытно, в детстве и будущего великого физика, и будущего великого врача в их семьях считали бездарными бездельниками и неучами (признаемся по секрету, что оба к тому же были изрядными хулиганами и драчунами).

Отец, повздыхав, определил Сережу «в дурачки» и то ли в шутку, то ли всерьез грозил, когда вырастет – сдать в солдаты. «Дурачком» Сережа считался потому, что и в 9 лет с трудом различал буквы. Однако потом выяснилось, что мальчик просто-напросто плохо видит и ему нужны очки, а новый домашний учитель разглядел у Сережи способности к математике, и отец, признав свою ошибку, определил сына в один из лучших пансионов Москвы. Сергей старательно готовился, мечтая поступить на математический факультет Московского университета… но тут вышел указ Николая I, запрещавший «лицам недворянского сословия» поступать на любые факультеты высших учебных заведений, кроме медицинского. В случае с Сергеем Боткиным этот указ пошел только на пользу: неизвестно, каким физиком или математиком он стал бы, но вот какого врача получила Россия, мы знаем точно.

В общем, пришлось поступать на медицинский. Воспоминаний преподавателей и соучеников Боткина сохранилось немало. Есть и такая интересная деталь: юноша был весьма своенравным и своевольным, а потому не раз оказывался в карцере (непременная принадлежность тогдашних университетов). И, что более важно, многие отмечают: постепенно у Сергея, попавшего на «мед», собственно говоря, по чистой случайности, начала просыпаться настоящая любовь к медицине. Более того, у него очень скоро обнаружились немалые способности к исследованию больного – конкретнее, к перкуссии и аускультации (за этими загадочными терминами кроется, если перейти на русский, выслушивание и выстукивание грудной клетки. В те времена – да и впоследствии – это были два надежнейших метода безошибочно диагностировать целый ряд заболеваний). По-настоящему хороший врач был просто обязан виртуозно обоими методами владеть. У Сергея и то и другое получалось настолько хорошо, что к его мнению прислушивались и преподаватели.

Началась Крымская война, потребовались врачи. Многих старшекурсников, в том числе и Сергея, «аттестовали» на полноправных врачей и направили в бахчисарайский лазарет великой княгини Елены Павловны. Боткин служил в отряде Пирогова и, несмотря на молодость, был отмечен мастером как талантливый хирург. А чуть позже Пирогов привлек Боткина к той самой «операции» против разнообразного ворья, о которой я уже рассказывал. Боткин дежурил на кухне, принимал по весу мясо, крупы и прочие съестные припасы, при варке пищи опечатывал котлы, чтобы тыловые ворюги не могли ничего украсть. Его подробный рапорт Пирогову целиком вошел в доклад Пирогова о казнокрадстве и воровстве, представленный им новому императору Александру II (который сам после войны побывал в Севастополе, и, располагая неплохими «компрматериалами», прижал нечистую на руку публику, насколько удалось).

А Боткин после окончания войны, получив от отца солидную денежную помощь (давно уже понял умница Петр Кононович, что сын вырос отнюдь не дурачком и бездельником!), четыре года стажировался в Германии, Австрии, во Франции, в клиниках и лабораториях известнейших терапевтов и физиологов: Бернара, Людвига, Траубе, Бито. В одной из клиник он познакомился с И. М. Сеченовым, и они стали друзьями на всю жизнь. В Вене он встретил и свою любовь – Анастасию Крылову, ставшую первой женой Боткина. После ее преждевременной кончины Боткин женится на урожденной княжне Оболенской. Оба брака, по воспоминаниям современников, были счастливыми.

В 1861 году, в неполные тридцать лет, Боткин стал профессором кафедры терапевтической клиники Медико-хирургической академии Санкт-Петербурга и оставался на этой должности почти тридцать лет: лечил больных, учил будущих врачей (а в 1872 году, когда ему едва исполнилось сорок, был избран действительным членом Академии наук – это кое о чем говорит…).

Боткин прекрасно понимал, что российское медицинское образование значительно отстает от европейского, и многое делал для того, чтобы этот разрыв сократить. Особенно сильно на него подействовал собственный опыт, случай в вюрцбергской лаборатории крупнейшего немецкого патологоанатома Р. Вирхова: Боткин вдруг обнаружил, что он, выпускник лучшего медицинского факультета России… едва знаком с микроскопом! Для начинающих врачей Европы это считалось недопустимым…