Убить Пифагора - Маркос Чикот

— Боюсь тебя разочаровать, но я бывал лишь в тех местах, о которых ты упомянула. Прежде мне лишь раз выпало несчастье путешествовать по морю, потеряв из виду берег — я тогда проводил расследование в Сиракузах, которые также являются частью Великой Греции. — Он вздохнул, а затем продолжил с легкой печалью во взгляде: — Я родился в Египте и жил там, пока мне не исполнилось двадцать девять. Работая на фараона Амоса Второго, объехал большую часть страны. После смерти фараона мне пришлось покинуть Египет, так как его сын Псамметих Третий заключил союз со старыми врагами своего отца, которые требовали моей головы.

Ариадна слушала завороженно.

— Из Египта я уехал в Кирену, — продолжал Акенон, — греческую колонию на полпути между моей страной и Карфагеном [30]. Через несколько месяцев персы под командованием Камбиса Второго продвинулись на запад и вторглись в Египет. Я решил держаться от них подальше.

Акенон погрузился в задумчивое молчание. Он предпочитал не упоминать о главной причине своего отъезда из Кирены. И не хотел оставаться среди греков, потому что вторжение Египта стало возможным благодаря предательству грека, традиционного союзника египтян — тирана Поликрата Самосского. Остров Самос был родиной отца Ариадны — еще один повод не высказывать вслух старые обиды.

Ариадна попыталась вывести его из меланхолии.

— Тогда ты и поселился в Карфагене?

Выражение лица Акенона смягчилось.

— Именно так. К счастью, несколько лет назад я встретил влиятельного финикийца из Карфагена, который приютил меня по прибытии в город. Его зовут Эшдек, он купец и большой человек. Он помог мне устроиться сыщиком, а несколько лет спустя я уже работал исключительно на него. Его родители уехали из Тира незадолго до того, как город был осажден Навуходоносором Вторым Вавилонским. Эшдек сумел воспользоваться возвышением Карфагена, который давно перестал быть простой тирской колонией. Сегодня Карфаген процветающая империя, а для меня — отличное место для жизни.

Ариадна завидовала Акенону. Как бы ей хотелось, чтобы и у нее было отличное место для жизни. Внезапно она вспомнила что-то о Карфагене и нахмурилась, сомневаясь, стоит ли обсуждать это с Акеноном. Убедилась, что солдаты их не слышат, и повернулась к своему попутчику.

— Акенон, я слышала о том, что карфагеняне едят собак, это правда?

— Ну… да. А почему бы и нет?

В запасе у Ариадны был еще один, гораздо более сложный вопрос.

— А правда… — Он замялась. — Правда ли, что в Карфагене приносят в жертву детей?

Выражение лица Акенона резко помрачнело. Образ пятидесяти обугленных младенцев встал перед ним с болезненной отчетливостью.

— Да, — ответил он едва слышно, молча кивнул, что-то вспоминая, затем продолжил тем же мрачным тоном: — В особых случаях пытаются задобрить богов, жертвуя им младенцев.

Атмосфера накалилась, и Ариадна пожалела, что задала этот вопрос.

— Прости. Не подумай, что я собираюсь кого-то осуждать или критиковать. Отец рассказывал мне об обычаях других народов, сильно отличающихся от наших, но он научил меня не судить других по их традициям или убеждениям.

— Не волнуйся, у меня это вызывает такое же отвращение, как и у тебя. То, что я живу в Карфагене, не означает, что мне нравятся все его обряды. К счастью, человеческие жертвы случились только один раз с тех пор, как я там поселился.

— А скажи, — спросила Ариадна более бодрым тоном, — какие наши обычаи удивили тебя больше всего?

Акенон улыбнулся:

— Честно говоря, я надеялся обнаружить больше непонятных обычаев или правил. Ваше братство выглядит как нечто шокирующее только на расстоянии, но когда оказываешься внутри, все обретает смысл. Помню, например, что на корабле, на котором я прибыл из Карфагена, был афинянин, который рассказывал всем, кто соглашался его послушать, что Пифагор и его последователи — сумасшедшие, которые живут по безумным правилам. Среди прочего он упоминал, что вам запрещено перешагивать через весы или что вы не позволяете ласточкам гнездиться на ваших крышах.

Ариадна усмехнулась:

— Отец часто использует в своих рассуждениях притчи или метафоры. Иногда с помощью них он излагает сложные понятия, а иногда скрывает их смысл для посвященных. Когда он говорит, что нельзя перешагивать через весы, он имеет в виду, что вы должны держать под контролем честолюбивые желания и не стремиться иметь больше, чем необходимо. А что касается ласточек, то он не советует приглашать в дом людей, не способных держать язык за зубами.

Во время беседы Акенон наблюдал за Ариадной. Тон ее голоса, ее поведение — все было будто бы новым, ей не свойственным. Он улыбнулся, ничего не сказав, гадая, что именно стало причиной перемен. Может быть, то, что она очутилась вдалеке от отца и общины? Во всяком случае, он предпочитал нынешний вариант ее обычной иронии и резкости. Он давно уже отказался от мысли о том, что между ними что-то возможно, но теперь…

Ариадна почувствовала, что краснеет под взглядом Акенона. Она посмотрела вперед. Ее грудь вздымалась и опадала чаще, чем обычно, и она изо всех сил старалась выровнять дыхание. Это было непросто. Акенон был одет по-гречески, в короткую тунику, а мускулистая нога оставалась всего в пяди от ее руки.

Она наблюдала за ним краем глаза. Ей хотелось погладить его смуглую кожу.

* * *

До заката оставалось еще два часа, когда они увидели постоялый двор. Сидя на коне, Акенон невольно сунул руку в карман и погладил кольцо Даарука. Он собирался передать его Пифагору, чтобы похоронить вместе с останками убитого ученика, но Пифагор кольцо вернул.

— Сохрани его, Акенон. Кольцо содержит символ пентакля. — Слова прозвучали тревожно, а взгляд золотистых глаз на мгновение вспыхнул. — Это мощный талисман, который будет направлять тебя и защищать.

Вспомнив эти слова, Акенон вытащил кольцо и внимательно посмотрел на символ. Он уже знал, что пятиконечную звезду называют пентаклем и часто изображают замкнутым в пятиугольник. Изображение было выпуклым, а кольцо тяжелым, из литого золота.

Он осмотрел каждую его черточку.

— Рассматриваешь пентакль?

Голос Ариадны вывел его из задумчивости.

— Да… Пытаюсь понять, почему вы так цените это изображение. Как я понимаю, это символ согласия между вами, а также занятная геометрическая фигура, но мне кажется, что для братства это нечто гораздо большее.

Ариадна кивнула, подбирая слова.

— Ты уже в курсе, что есть высшие элементы знаний, разработанные моим отцом, которые охраняются клятвой хранить тайну. Некоторые из этих тайн связаны с пентаклем. Больше я ничего тебе сказать не могу, в противном случае ты знаешь, что со мной произойдет.

Подобное наказание ни разу не применялось, однако по правилам братства нарушитель клятвы должен был умереть. Это торжественно подтверждалось на церемонии присяги. Самая радикальная мера из числа многих, призванных не допустить попадания высших знаний в руки профанов.