Земля забытого бога - Максим Дуленцов

– Уточните. Как разобраться, что добро, а что зло, что правильно, а что нет, и как заставить людей делать только добро, решив этот вопрос? – Алексей приподнялся с подушки, не обращая внимания на боль в спине.

Павел Леонидович задумался, глядя на пустой стакан из-под водки.

– Как? Если люди будут знать, что не они творцы всего сущего, а лишь песчинки, что даже добравшись до вершины иерархической лестницы, они не станут самыми великими, что если они получат все золото мира, они не станут счастливыми и уважаемыми, потому что кто-то все равно будет стоять над ними, кто-то, не поддающийся человеческому разуму, и если в конце концов люди поймут, что они не властны над собой, природой, вселенной – они начнут искать путь к познанию этого непознаваемого. И тогда, согласно Кьеркегору, все люди выйдут на уровень хотя бы религиозно-философского развития. Тут я бы с ним поспорил по поводу того, что это последний уровень развития личности. А при этом уровне субъективного отражения действительности разумом, человек начинает осознавать правильность своих поступков по отношению к мировому сознанию, как бы выразился Бехтерев. И вот тогда, возможно, мы бы стали жить совсем по-другому. Но это совершенно невозможно. Ибо весь наш опыт говорит о том, что бога нет. А стало быть, и думать про это смешно и наивно. Так что борись за место под солнцем, не задавай вопросов и соблюдай правила сосуществования, которых, как я заметил ранее, нет.

– Грустная картина, – задумчиво произнес Алексей.

– Есть альтернатива – стань религиозным. Там все по полочкам разложено, правда, достаточно наивно, но если тупо верить, то вполне сойдет.

– Я не могу. Не принимаю церкви. Мне кажется, что там слишком много коммерции и государства.

– Церковь – оплот морали в государстве. Государство аморально, церковь, как часть государства, берет эту проблему на себя. А деньги в материальном мире нужны всем. Ну, раз не принимаешь, то думай. Есть еще один лучик в беспросветности материализма.

– Какой же? – спросил Алексей. Павел Леонидович налил себе водки, осторожно выпил, крякнул, и улыбнувшись в светлеющее окно, ответил:

– Поиск истины. Ведь истина существует. Теории всего лишь выдумки, а истина еще не найдена. И если ты найдешь ее, хотя бы для себя, то поймешь, как самому жить, по каким правилам. Хотя лучше бы кто-то нашел ее для всех, истину в последней инстанции…

Солнце уже настойчиво стучалось в засиженные мухами окна, хотя сам диск еще скрывался где-то за краем лесов и рек. Первые лучи разбудили Петровича, который, скрипнув дверью и половицами, зашел в домик, покашляв:

– Кхе, на реке тишь, ветра нету пока. Пора бы, а то раздует северный – волна, не приведи господи. Поехать бы. Ты как, парень?

Алексей кивнул, вставая с кровати, Павел Леонидович проводил его добрым взглядом:

– Ну, прощай, мой ночной собеседник. В больницу сходи, как приедешь, а то я скобки поставил плоховато, не врач.

Он пожал руку Алексею, и тот вышел с Петровичем, вдыхая аромат трав и лета, влаги и мокрого преющего дерева, такой прекрасный и успокоительный. Петрович усадил его в старую «казанку», завел немудреный моторчик, который закашлял не с первого раза.

– Так ему лет-то сколько, уж в утиль пора, а новый не дают, денег нет, – оправдался за моторчик Петрович, включил реверс и плавно повел лодку по зеркальной поверхности Камского залива навстречу огромному морю, начинающемуся от Пожвы, становящемуся бескрайним напротив Чермоза и сужающемуся уже у Добрянки, куда и правил Петрович свою старую лодку.

* * *

Вероника, прилетев в Пермь, даже не пыталась найти Станислава Николаевича. Почему-то она не хотела ему звонить. Перво-наперво она заехала к маме, удостоверилась, что с ней все в порядке, покушала ее пережаренных шанег с картошкой, выслушала все стариковские проблемы, не перебивая, выпила чаю и убежала к себе. На сердце почему-то было неспокойно, что-то тревожило. Наконец, определив причину тревоги, как последствия солнечного удара в Испании и возникших видений, Вероника схватила телефон и набрала номер Алексея. Тот ответил почти сразу.

– Алеша, напои меня кофе, пожалуйста, – попросила почему-то Вероника, хотя кофе совсем не хотела, считая, что в ее возрасте кофе портит цвет лица.

– Давай, только не пугайся меня, – послышался в телефоне смущенный голос Алексея.

Они встретились в маленькой кофейне в старо-советской части Перми, на площади с фонтанами и помпезным дворцом, украшенным фигурами летчика, летчицы и счастливых советских богов-тружеников. Кругом кучковались голуби, мамаши с детками, старички и просто праздношатающиеся местные жители. Вероника уже сидела за столиком под навесом, когда подъехал Алексей, вышел из машины и пошел к ней. Когда он подошел поближе, Вероника ойкнула и чуть не выронила чашку с кофе: голова Алексея была перевязана, рука тоже, и шел он прихрамывая.

– Господи, Алеша, что с тобой случилось?

Алексей улыбнулся, как бы давая понять, что ничего страшного, но, как и любой мужчина, решил не пропустить возможности заронить каплю жалости в женское сердце:

– Два сломанных ребра и сотрясение. Но уже всё заживает.

– Как это случилось? – тревожно выспрашивала Вероника.

Алексей лишь махнул рукой. Врать про подвиги ему было не с руки, а рассказывать правду не хотелось – ничего интересного в ней не было. Но при этом у Вероники в груди возникло какое-то новое чувство, чувство того, что Алексею очень не хватает тепла, участия и сострадания. Веронике вдруг стало его так жаль, но не обычно, как жалеют побитую собаку, а как-то по-женски, возможно, по-матерински. У нее даже слезы на глаза навернулись, и она украдкой смахнула их платком.

Ей захотелось прижать его к груди, погладить по голове, пропеть песенку, какую пела ей мама еще в детском садике, убаюкать и уснуть вместе с ним, со взрослым мужчиной, но все еще таким ребенком, чтобы тепло ее тела залечило его раны, физические и душевные. Нет, это было не влечение к мужчине, скорее невостребованный материнский инстинкт. Теперь Вероника и сама не могла определить, как назвать свое новое, возникшее именно сейчас чувство. Пока она обдумывала его, Алексей болтал о чем-то нейтральном: о погоде, что не особо радовала, о воде, которая начала падать в реках, о поисках кладов и немного о работе. Вероника слушала вполуха и ей было вполне комфортно и даже иногда интересно. Она отвечала ему изредка, глядя в глаза, которые светились жизнью, рассматривая руки, сильные, загорелые, очень даже красивые, пробегая взглядом по чертам лица, казавшимся ей почти римскими. Отчего же она раньше не замечала, что он не обычный, а вполне привлекательный?

Алексей неожиданно предложил:

– Вероника, давай поедем вместе куда-нибудь… На природу… Я научу тебя искать сокровища.

Вероника посмотрела на него и кивнула. Почему она согласилась – сама не знала, сокровища ее не возбуждали, природа уже делала все намеки на скорое наступление осени, было прохладно, часто накрапывал дождик, грозящий перерасти в нормальный уральский нудный ливень, и комфорта на этой природе, такого, как летом в жару, ждать уже не приходилось. Вероника любила тепло, но все равно решила поехать, то ли из-за этого непонятного нового чувства, то ли из-за нежелания вспоминать про испанские вечера со Станиславом Николаевичем. Про них она решительно старалась забыть, может быть, на то время, пока не определилась. Фигура Садомского после кофе с Алексеем отодвинулась на второй план, то ли испанский бред подействовал – она не знала, и вообще, состояние ее было несколько истеричным и неопределенным.