Завоевание Тирлинга - Эрика Йохансен

– Мэйхью!

Марк Палмер встал, и Лили поняла, что он уже пьян: щеки разрумянились, и ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не потерять равновесие. Мишель, сидевшая рядом с ним, ловила свой собственный кайф: ее глаза помутнели, и она только кивнула, когда Лили поприветствовала ее, усаживаясь.

Когда Доу и Пфайзер объединились, образовавшаяся компания оставила Марка и уволила Мишель, но у Мишель по-прежнему оставались друзья где-то на производственной линии. Она из-под полы продавала болеутоляющие половине Нью-Ханаана, получая неплохую прибыль. У Лили все еще болело тело, когда она садилась, и на мгновение она подумала провернуть небольшую сделку с Мишель, но потом отбросила эту идею. Она прячет в детской террористку, Грег хочет затащить ее к подпольному врачу. Обезболивающие сделают Лили такой же вялой, как Мишель, бывшую своей собственной лучшей клиенткой, а Лили не могла себе этого позволить. Но в какой-то момент им все равно придется прогуляться в уборную, чтобы Лили вернула Мишель книги и попросила другие.

Грег заказал виски, бросая еще один обиженный взгляд на Лили, когда официант ушел, что означало: «Я пью из-за тебя». В глазах Грега не читалось никакой рефлексии, слово «изнасиловал», казалось, скатилось с него, словно вода. Внезапно Лили вспомнила выходные в колледже, когда они отправились на побережье. Не куда-то определенно, просто катались, Лили выставила правую ногу из окна, а Грег положил левую руку ей на бедро. Что случилось с теми двумя детьми? Куда они делись?

Обед уже подали, но Сара и Форд не появлялись, что было странно: они всегда обедали в клубе по воскресеньям. Лили не видела их и в церкви.

– Где Сара? – наконец спросила она у Мишель.

Все за столом замолчали, и Лили поняла, что все знали что-то, чего не знала она. Мишель неодобрительно покачала головой, а Марк тут же начал рассказывать историю о какой-то неразберихе на работе. Через несколько минут Мишель дернула подбородком в сторону фойе, и Лили встала.

– Ты куда?

Грег схватил ее за запястье и посмотрел прищуренными, подозрительными глазами. Лили вдруг поняла, что ненавидит своего мужа, ненавидит сильнее, чем когда-либо в жизни кого-либо ненавидела.

– В уборную. С Мишель.

Грег отпустил, слегка дернув ее при этом, и Лили вышла из-за стола. Кит Томпсон следил за нею чуть озабоченным взглядом, и Лили захотелось сказать ему, что все хорошо, но это казалось слишком оптимистичным.

В уборной Лили снова спросила:

– Что случилось с Сарой?

Мишель прекратила подкрашивать глаза.

– Это произошло три дня назад. Как вышло, что ты не знаешь?

Справедливый вопрос. В Нью-Ханаане не было никаких секретов: обычно Лили узнавала обо всех соседских скандалах задолго до них самих.

– Была занята.

– Чем?

– Ничем особенным. Что случилось?

– Сара под арестом.

– За что?

– Пыталась вытащить бирку.

Мгновение Лили молчала, пытаясь увязать эту новость с Сарой, которая однажды сказала Лили, что, поколачивая ее, муж проявляет заботу. Лили никогда бы не подумала, что Сара отважится на что-то подобное.

– Что случилось?

– Не знаю. – Мишель взялась за помаду. – Она воткнула нож себе в плечо. Промахнулась мимо бирки, но чуть не умерла от потери крови. Форд ее сдал. Ну, это было в порядке вещей. Однажды, во время семейного отдыха, Форд оставил Сару на стоянке на Пенсильванской магистрали. Если бы Сара не позвонила ему несколько минут спустя, он бы, возможно, доехал до Гаррисберга, прежде чем заметил, что она пропала.

– И что с ней теперь будет?

Мишель пожала плечами, и Лили поняла, что та уже начала забывать о Саре, чтобы жить дальше. «Забывание», когда кто-то пропадал, так укоренилось, что вести себя по-другому казалось дурным тоном. Лили не могла забыть Мэдди, но это другое.

– Я принесла твои книги, – Лили вытащила их из сумки, но прежде чем успела передать, Мишель пошатнулась, согнулась, и ее вывернуло в раковину. Еще до того, как она закончила, очистной механизм раковины начал вытирать рвоту, издавая слабые, методичные подметающие звуки.

– Ты в порядке? – спросила Лили, но Мишель отмахнулась от нее. Когда она заговорила, ее голос исказился.

– Я снова беременна.

– Поздравляю, – машинально ответила Лили. – Мальчик или девочка?

Мишель сплюнула в раковину.

– Мальчик, и это тоже хорошо. Если бы у нас снова получилась девочка, Марк бы так этого не оставил.

– Что?

– Мне в любом случае все равно.

Лили уставилась на нее. Мишель никогда не говорила так раньше, и, хотя Лили представляла, что быть женой Марка Палмера – не сахар, она всегда считала, что Мишель была такой же, как ее остальные подруги: счастливой матерью. Мишель всегда ходила на футбольные матчи и хвасталась успехами своих детей. Лили снова неуверенно предложила ей книги, и Мишель засунула их в огромную сумку. Размер сумки Мишель служил поводом для шуточек, но зато в нее помещалась вся контрабанда, которую она транспортировала по всему Нью-Ханаану. Многие из своих сделок Мишель провернула в этой самой уборной, одном из немногих мест в городе, где не стояли камеры наблюдения.

– Что ты собираешься делать? – спросила Лили.

– Рожать. Что мне еще делать? Марк уже похвастался на работе.

– А как же обезболивающие?

Мишель прищурилась.

– А что с обезболивающими?

Лили поджала губу, чувствуя себя неприятной компаньонкой на вечеринке.

– Они не навредят ребенку?

– Кого это волнует? Восемьдесят процентов богатых мамочек сидят на транквилизаторах или обезболивающих, или и на том и на другом. Ты это знаешь?

– Нет.

– Конечно, не знаешь. Фармацевтические компании не хотят, чтобы эти сведения стали достоянием общественности. Люди могут начать спрашивать, почему. – Мишель пригвоздила ее брезгливым взглядом. – А тут еще ты. Никогда не забеременеешь, да? Никогда не станешь матерью.

Лили отпрянула. Они с Мишель никогда не были близкими подругами, но всегда ладили… но теперь Лили поняла, как мало это значило.

– Марк постоянно смеется над вами, Грегом и его пустой духовкой. Но зато на тебе никогда не повиснут четверо орущих засранцев, а?

Лили попятилась, увидев, как обычно красивое лицо Мишель исказилось ненавистью и… завистью? Да, так и есть. Но она почувствовала, как в ней закипает гнев. Картина, описанная Мишель, была стереотипом бедной женщины, нарожавшей слишком много детей. Лили видела таких на государственных плакатах, когда в Конгрессе продвигали какой-нибудь социальный законопроект. Но у Мишель на троих детей было две няни, а некоторые из ее подруг заводили по три, а то и по четыре няни. Она исполняла материнские обязанности максимум по часу в день. Мишель достала пузырек с таблетками и с легкостью проглотила две. Цифровой уборщик уже закончил, и теперь раковина сверкала первозданной чистотой. Мишель плеснула на лицо немного воды и вытерлась полотенцем.