Мартин Заландер - Готфрид Келлер

Когда немного опамятовалась от испуга, она спросила, скорее покорно, нежели вызывающе, в чем именно жены видят главную причину сожалеть о замужестве, да еще и обставлять все это подобными церемониями. Не раздумывая, г-жа Мария отвечала:

— Да, то-то и удивительно и со временем может забыться, ведь надобно с этим жить; они говорят о молодых господах, что те пустышки, у них нет души.

Покраснев лицом и качая головою так, что шляпа со всеми цветами и лентами затряслась, забывши об усталых ногах, г-жа Вайделих вскочила с кресла и смертельно обиженная вскричала:

— Нет души? У моих мальчиков, которых я носила под сердцем? Это гнусная клевета! Пухленькими и хорошенькими я родила их на свет, ровно двух рыбок, без единого изъяна с головы до ножек, и каждого наделила частицею моей собственной бессмертной души, аккурат такою, какой хватит места в маленьких сердечках, и она росла вместе с ними! Куда же она могла подеваться? Разве бы они иначе стали нотариусами? Нет души! Дурищи окаянные! Это им даром не пройдет! О-ох!

Она так разозлилась, что даже говорить больше не могла и поневоле опять села в кресло. Мария Заландер пожалела о своем поступке и искала теперь нюхательные соли, так как сватья побледнела. Но та отказалась от нюхательных солей и попросила глоток вина, коли найдется, — ведь и впрямь чувствовала себя прескверно.

Г-жа Заландер молча отошла к шкафу, где на всякий случай держала наготове подобные вещи. В наступившей тишине на лестнице и в передней стали слышны тяжелые шаги, а затем в дверь резко постучали сильные мужские пальцы. Мария Заландер поспешила прочь от шкафа — глянуть, кто там; ведь, как и в первый раз при неловком стуке сватьи, она опять предположила, что стучит кто-то не желающий входить в комнату.

Однако ж за дверью оказался папаша Якоб Вайделих, с расстроенным лицом он неуверенно шагнул через порог, когда Мария Заландер широко отворила дверь. В рассеянности шляпу он снял уже после того, как молча сел на стул, будто вконец обессилел.

— Просите великодушно, — наконец проговорил он, собравшись с силами, — я хотел потолковать с господином Заландером. Его нет дома? Но зато здесь моя жена! Я думал, ты в церкви!

— А ты, Якоб? Как ты здесь очутился? — вскричала его жена, которая при виде мужа забыла о собственной горести.

Он был в обычном воскресном платье, надетом, правда, в отчаянной спешке. Жилет застегнут неправильно, галстуха нет, в руке потрепанная будничная шляпа, вместо потерянной ленты украшенная полосою трудового пота, насквозь пропитавшего фетр. Г-жа Заландер заметила все это, а вдобавок увидела, что руки у него дрожат. Со страхом ожидая, что будет, она, однако, молча посторонилась, предоставив говорить сватам. Г-жа Вайделих встала, подошла к мужу, рассматривая его небрежный костюм.

— Что такое? — вскричала она. — Как ты можешь выйти из дому без галстуха? Даже воротничок не застегнул! И в воскресный день шастаешь по городу в старой шляпе! Фу, какой стыд!

Но, присмотревшись к его растерянным чертам, она вдруг перепугалась. Знала, что из — за пустяков он не впадет в этакое состояние, в каком она никогда его не видела.

— Что случилось, Якоб? спросила она, похолодев от ужаса, так как неведомое, выгнавшее из дому ее обычно спокойного мужа, показалось ей вдвое страшнее.

Он хотел было утереть потный лоб, но платка в кармане не нашел. Жена его огляделась и увидела на столе свою книгу с псалмами и платок. Развернув его, она собственноручно утерла ему лоб и виски. Вайделих забрал у нее платок и уже чуть спокойнее произнес:

— Наш сын Исидор в городе… видит Бог, я должен сказать: он под арестом, под серьезнейшим следствием… вчера вечером его доставили сюда.

Мария Заландер ахнула и, ища опоры, схватилась за подоконник; она видела только свою бедную дочку Зетти, которая наверняка одна — одинешенька сидит перепуганная в Лаугеншпиде, а может, и ее арестовали или держат под охраной.

Исидорова мать с открытым ртом смотрела на мужа. Не осознавала, что он говорит, потом, запинаясь, пролепетала:

— Что он мог натворить? Нелепость какая, им бы надо остерегаться!

— Дело нешуточное, бедная моя жена! — сказал Якоб Вайделих; он встал, пытаясь облегчить душу ходьбою и речами. — Только ты ушла, явился какой-то человек от властей и сообщил мне о приключившейся беде. Ведь я вместе с нашим двоюродным братом и кумом Ульрихом отвечаю за обоих сыновей как должностной гарант. Вот почему этот господин пытал меня о моей платежеспособности и велел на всякий случай держать средства наготове, и это еще не все: он спросил, в состоянии ли я предпринять что-нибудь помимо того, хотя маловероятно, чтобы дело решилось по-хорошему; ведь у нашего Исидора обнаружился в делах большой и прескверный непорядок. С перепугу я не нашел что сказать, кроме как что сделаю все возможное, коли сумею этим помочь, и побежал сюда, спросить у свата совета, чем защитить сына. Не верится мне, никак не верится, что он… как бы это сказать… этак забылся! В замешательстве я даже подробностей не выспросил.

Вот уж не думал не гадал, что на меня свалится этакая напасть!

Жена его вдруг пронзительно хохотнула, вытянула руки перед собою, словно находилась в темной комнате, и как бы ощупью доплелась до недавно оставленного кресла. Там она перевела дух, опять судорожно хохотнула и с горечью крикнула мужу:

— А на меня, значит, может свалиться! Мне не повредит, в конце-то концов я заслужила, верно? Всю жизнь ты только о себе и думаешь! Ах, как все замечательно, воскресенье хоть куда! Сперва мне говорят, что у мальчиков нету души, потом их сажают в застенок и объявляют мошенниками! Ах-ах-ах, какое горе!

Речь Амалии завершилась сокрушенно-жалобным вздохом, после чего ей вновь стало дурно, меж тем как Вайделих опять сел и, сложив руки на коленях, уставился в пол.

Г-жа Мария Заландер схватила уже извлеченную из шкафа бутылку старого хереса и налила по рюмке каждому из заслабевших супругов, хотя и сама чувствовала себя не лучшим образом. И подобно тому, как мать Исидора видела в нем обоих своих сыновей и была способна думать только о них, так Мария Заландер думала об обеих дочерях, не говоря о них ни слова, ведь павшие духом сваты никак не могли обратить сейчас свое внимание на невесток.

Амалия Вайделих отхлебнула изрядный глоток вина и отставила рюмку, но мимо стола, уронила на пол.

— Стало быть, Исидор под арестом и не может идти, куда хочет! Принесет ли ему кто поесть-попить, коли он захочет и придет время трапезы, вот как сейчас? Найдется ли там у них что-нибудь подходящее для нотариуса, для советника? Для бедняги, который не ведает, что такое голод и жажда?

— Насколько я помню, — заметила г-жа Заландер, — такие арестанты, пока продолжается следствие и не вынесен приговор, могут за свой счет получить все, что пожелают, примерно как привыкли.

— Приговор? Этакое слово я ни от кого слышать не желаю! Коли всякие скверные прощелыги, с которыми он имеет дело, подсуворили ему худое, ведь он иной раз сам не знает, на каком он свете, то все конечно же разъяснится и для его гонителей кончится плохо! Но теперь надобно позаботиться, чтоб он ни в чем не испытывал недостатка! Почему жена-то его с ним не поехала, чтоб смотреть за ним да быть поблизости?