Родина - Елена Долгопят

– Я Вале должна ее передать, – хмуро сообщила Римма.

– Я в курсе, – невозмутимо сказал элегантный.

Поколебавшись, Римма стянула куртку и протянула ему. Он взял куртку за шкирку и повесил на крючок. Только сейчас Римма обратила внимание, какие шикарные висят в гардеробе пальто, плащи и куртки, многие с прекрасными меховыми воротниками, мерцающими в неярком электрическом свете. Мать называла такой свет щадящим, в нем не так видна старость.

Элегантный уловил взгляд Риммы и указал ей на стеклянную дверь. Римма смотрела нерешительно. Элегантный отступил от барьера и как будто о Римме забыл. Она двинулась к двери. Когда приблизилась, дверь сама приоткрылась.

В зале переливались разноцветные всполохи. Оркестрик располагался на низенькой сцене. Оглушал. Люди в зале двигались больше вразнобой, чем под музыку. Римма разглядела столики вдоль стены, пробралась. Нашла свободное место и села без спросу. Но пожилая дама за столиком не обратила на нее внимания. Перед ней была тарелка с крошками, рюмка с остатками вина. Официант подошел и взял тарелку и рюмку.

– Коньяк есть? – спросила дама погромче, перекрывая музыкальный грохот.

– Армянский, «Арарат», – отвечал официант.

– Сто грамм.

– Что-нибудь еще?

– Кофе.

Официант взглянул вопросительно на Римму, но она молчала. Есть хотелось умопомрачительно, но за деньги здесь давали еду или за так – Римма не знала. Можно было бы и поинтересоваться. Но Римме заговорить сейчас с кем-то было все равно что поднять грузовик. Так она устала, и так ей хотелось посидеть тихо и не думать о том, что будет с ней дальше.

Дама выпила коньяк. О кофе словно забыла.

Музыка вдруг смолкла. И люди в зале остановились. Цветные всполохи погасли. Зажегся ослепительный свет. У дамы оказалось бледное, невыразительное лицо. Музыканты уходили за кулисы со своими инструментами.

В зале свет приглушили, но опустевшая сцена осветилась ярко. Люди в зале сели на свободные места за столиками, но на всех мест не хватило, и многие остались стоять, они загораживали сцену от Риммы. Впрочем, ей не особенно интересно было, что там сейчас будет, она отупела от усталости. Вдруг раздался знакомый голос:

– Прекрасный вечер сегодня.

Римма изумленно привстала. Голос был из наушников, тот самый, старый и слабый. Его усиливал микрофон. Голос принадлежал человеку на сцене. Выглядел человек молодо и, как сказала бы мать, стильно.

– Но все хорошее заканчивается. И скоро мы разойдемся по домам. И встретимся завтра на работе. Сегодняшний праздник нас сплотил еще больше.

Люди в зале одобрительно загудели. Кто-то захлопал.

– Сегодня мы отмечали хорошую работу. Дарили подарки лучшим из нас. Я старался, чтобы подарки были достойными. Чтобы люди остались довольны и готовы трудиться еще лучше.

В зале одобрительно загудели.

– Напоследок я хочу подбодрить отстающих. Я хочу преподнести подарок худшему из нас.

Римма стояла у своего места и, вытянув шею, отупело смотрела на сцену. Из-за кулис показалась Валя, она несла сизо-красную огненную клетку.

Человек на сцене продолжал:

– Это подарок-шутка. Чтобы посмеялись напоследок. И чтобы никто не захотел получить такой подарок через год. Хотя… кто знает.

Валя тихо оставила клетку возле оратора и ушла за кулисы.

Оратор наклонился и поднял клетку. Высоко поднял, всем показал. И воскликнул:

– Анна Викторовна Аникина.

В зале люди расступились, образовав к сцене проход. По которому никто не шел. Оратор стоял с поднятой в руке клеткой. Клетку он держал за кольцо, и она немного покачивалась.

– Анна Викторовна, – сказал он, скорее даже понизив голос, чем возвысив. Но вышло даже значительнее.

Соседка Риммы по столику поднялась со вздохом, и все услышали ее вздох. Она пошла в тишине к сцене.

Оратор, улыбаясь, смотрел, как она поднимается по ступенькам. И когда поднялась и остановилась перед ним, принялся на весу развязывать концы платка. Все следили напряженно. За кулисами тихо и грозно нарастал рокот, бил барабан.

Платок упал. Открылась клетка. В ней сидел плюшевый медведь с пуговичными глазами и голубой атласной лентой на шее. В клетке зияла прогрызенная крысой дыра. На секунду, на крохотную секунду, растерялся оратор. И улыбнулся стоящей на сцене даме:

– Как вам подарок?

– Ничего, – сказал она, сглотнув.

– Вы не в обиде?

– Нет, конечно.

– Будете стараться в следующем году?

– Буду.

– Я обещаю вам поездку на Кубу. Десять дней на двоих, в лучшем отеле.

Зал восторженно охнул.

– Если только выйдете в лидеры. Любому, кто выйдет в лидеры. – Он оглядел толпу. – Есть за что бороться?

– А-ааа, – сказал толпа.

Римма опустилась на стул. Взяла так и не тронутый дамой кофе и заглотнула.

Очередь в гардероб подходила, элегантный работал споро.

– Пропустишь? – услышала Римма.

Это Валя пробилась к ней. И Римма потеснилась, давая ей место.

– Слава богу, – возбужденно сказала Валя, – все кончилось.

Римма молчала.

Элегантный подал Вале пальто с черным лисьим воротником, Римме сунул ее куртку. Валя взяла с барьера глянцевый, матово поблескивающий журнал и протянула Римме:

– Это мы к празднику издали. В последнюю минуту тираж печатали, можешь поверить? Главное, завтра не проспать. Минута – тыща рублей, ты в курсе?

Домой Римма ехала ночным полупустым троллейбусом. Журнал она пролистала. Расшифрованный ею монолог дали на первой странице. С фотографией оратора. Он улыбался.

«…а мне сказал, что я необычный человек, что у меня большое будущее», – перечитала Римма, закрыла журнал и бросила возле себя на сиденье.

Напротив Риммы сидели мама с дочкой. Девочка грызла вафли и трещала без умолку – и что у них было в детском саду, и что было на плаванье, и как называется по-английски троллейбус, вафля, мама, ночь.

– Дай вафлю, – вдруг сказала ей Римма. Девочка опешила. Мама растерялась.

– Дай вафлю, – потребовала Римма и протянула руку.

Девочка смотрела испуганно. Мама – со страхом. Наклонилась к дочке и тихо сказала:

– Дай тете вафлю.

Девочка протянула вафлю. Римма взяла и стала ожесточенно грызть, отвернувшись к окну.

Мама подхватила дочку и поспешила к выходу, благо остановка приближалась.

Окно на лестнице распахнуто, пепел на подоконнике, хруст подсолнечной шелухи.