Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин

Как уже говорилось (см. главу II), ПВЛ сразу в космографическом введении, где перечисляются народы мира, относит русь к варягам, а затем в начале легенды о призвании повторяет, что призывающие отправились за море «к варягам, к руси»; «сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие (свеи — шведы. — В. П.), друзии же урмане (норманны — норвежцы. — В. П.), анъгляне, друзии — гъте (готы — жители Готланда. — В. П.), тако и си», — комментирует летописец (ПВЛ. С. 13). Новгородская летопись, однако, не имеет подобного космографического введения, хотя в цитированном вступлении Киев сопоставляется с Александрией и Римом, то есть вводится во всемирно-историческую ретроспективу.

Текст же самой легенды о призвании варягов в новгородской летописи не содержит отождествления их с русью. А. А. Шахматов, опираясь на сравнительно-текстологический анализ «Повести временных лет» и Новгородской Первой летописи, предположил, что та сохранила предшествующий «Повести» летописный свод, составленный в Киеве в конце ХI в. (1095 г.). Этот свод исследователь назвал Начальным. Там, по реконструкции Шахматова, русь не отождествлялась с варягами: это отождествление сделал составитель самой Новгородской летописи, учитывая известную ему ПВЛ (Шахматов 2002). В целом построение Шахматова, согласно которому Начальный свод предшествовал составлению «Повести временных лет» и Новгородской летописи, стало практически общепринятым в современной науке. Однако последовательное применение методики самого Шахматова показывает, что именно тексты о начале руси подверглись в Новгородской летописи определенной деформации, и целостной концепции происхождения руси эта летопись не дает.

Чтобы понять принципы работы летописцев, приходится сопоставить тексты по шахматовской методике, не занимаясь историческими событиями, описываемыми в них, но обратив внимание на их последовательность. После космографического введения, не содержащего дат, в ПВЛ говорится: «В лето 6360 (852 г.)… наченшу Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо увѢдахом, яко при семь цари приходиша Русь на Царьград, яко же пишется в лѢтописаньи гречьстѢм». Начальная дата правления Михаила III указана летописцем неверно, но она была чрезвычайно важна для него, ибо действительно указывала на начало русской истории — первое упоминание Руси на страницах византийской, а значит и всемирной, хроники. (Кроме того, в царствование того же Михаила была осуществлена и моравская миссия Кирилла и Мефодия, так же ставшая центральным событием начальной русской истории — см. главу VI.) Здесь Нестор приводит заимствованную из греческого хронографа (Хронограф по Великому изложению) хронологическую таблицу всемирной истории, перечисляя годы от Адама (сотворения мира) до главных событий ветхозаветной истории, правления Александра Македонского, Рождества Христова, воцарения Константина, Михаила, и дополняет ее датами правления киевских князей от Вещего Олега до смерти Святополка Изяславича. Его смертью и вокняжением Владимира Мономаха кончается «Повесть временных лет».

Далее в тексте летописи следуют сведения из «греческого летописанья» — хроники Амартола о походе Михаила на болгар и их крещении (под 858 г.), повествование о дани, которую брали «варяги из заморья» под 859 г. Под одним 862 г. даны сведения об изгнании варягов и легенда о призвании варягов, то есть о происхождении руси, походе двух варягов, бояр призванного князя Рюрика — Аскольда и Дира — в Киев. Поход руси на Царьград в изложении хроники Амартола приписан летописцем Аскольду и Диру и помещен под 866 г. (о принципах датирования см. в главе IV). Под 882 г. рассказывается о том, как Олег, родич Рюрика, с его малолетним сыном Игорем отправляются с войском из варягов и словен из Новгорода в Киев и там расправляются с провозгласившими себя князьями Аскольдом и Диром.

В НПЛ главка «Начало Русской земли» вводит киевскую легенду, где о руси не говорится, а известие о походе руси на Царьград в царствование Михаила оказывается вставкой в текст предшествующего изложения (первой редакции ПВЛ или Начального свода — см. главу II).

При этом греческие источники, свидетельствующие о походе руси (см. Кузенков 2003) и «начале» Русской земли, рисуют это «начало» не столь престижным, чтобы летописцы сразу описывали неудачу «безбожной руси» (Аскольда и Дира) под Царьградом — в ПВЛ описание отделено от упоминания о начале руси и приведено под 866 г.

Константинопольский патриарх Фотий описывает первую осаду столицы Византии флотилией «росов» как знамение Божьего гнева, с эсхатологическим пафосом ветхозаветных пророков: «народ незаметный, народ не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный, но получивший имя от похода против нас […] народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость [в качестве] оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул, будто морская волна, на наши пределы, […] не щадя ни человека, ни скота» и т. д. (Вторая гомилия на нашествие росов — Кузенков 2003. С. 57; ср.: Ловягин 1882. С. 432–436).

Фотия нельзя понимать буквально: имя народа Рос (‘Ρως) уже было известно в Византии не только из Септуагинты, недаром, как заметил М. Я. Сюзюмов, тот же Фотий в другом месте назвал народ рос «пресловутым» (Сюзюмов 1940. С. 122). В начале IX в. флотилии росов атаковали византийские порты на черноморском побережье — Амастриду и Сугдею (др. — рус. Сурож). При этом в «Житии Георгия Амастридского», повествующем о походе росов, также явственны ассоциации с «архонтом Рос» Септуагинты — росы названы «губительным на деле и по имени народом» (Бибиков 2009. С. 136; ср.: Сюзюмов 1940. С. 122; см. также главу III.1). Эта ассоциация прочно закрепляется за русью в византийской традиции: в «Житии Василия Нового», повествующем о походе руси Игоря на Царьград в 941 г. И через сто с лишним лет после Фотия Лев Диакон видит в походах князя Святослава сбывающееся пророчество Иезекииля: «Вот, я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос» (IX.6).

Может быть, византийские авторы, включая Фотия, плохо знали новоявленных врагов, неожиданно нападающих и удаляющихся на своих кораблях, и ничего, кроме мифического имени и ореола библейского пророчества, не могли им приписать? Видимо, нет, ибо уже у Фотия имеется конкретная этнографическая привязка: росы — это «скифский и грубый, и варварский народ» (Первая гомилия на нашествие росов — Кузенков 2003. С. 36). У Льва Диакона (История, IX, 6. С. 182) росы называются скифами или тавроскифами (затем это отождествление встречается и у других византийских авторов, равно как отождествление просто с таврами и киммерийцами — ср.: Карышковский 1960. С. 44 и сл.; Бибиков 2004. С. 680 и сл.), то есть относятся к кругу «реальных» и давно известных варварских народов Северного Причерноморья[138].