Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Тело на них, обмотанное белыми пеленами и обложенное гирляндами, казалось поразительно маленьким. Рана был тщедушного телосложения, но всегда щеголял в роскошных нарядах, сверкал драгоценностями и неизменно являлся центром внимания раболепного двора, а потому производил впечатление гораздо более рослого человека, чем был на самом деле. Но худой, запеленатый в белую ткань труп на носилках казался не крупнее тельца хилого десятилетнего ребенка. Незначительный объект – и очень одинокий, ибо сейчас внимание толпы было сосредоточено не на нем. Собравшихся здесь людей интересовал не мертвый мужчина, а еще живая женщина. И вот наконец она появилась, идущая следом за похоронными носилками, и при виде ее толпа взревела столь оглушительно, что стены чаттри, казалось, сотряслись до самого основания от удара звуковой волны.

Аш не сразу увидел Шушилу. Взор его был прикован к усохшему мертвому существу, некогда бывшему его врагом. Но, заметив боковым зрением какое-то движение, он повернул голову и увидел, что Анджули подошла, встала рядом с ним и остекленелыми от ужаса глазами смотрит сквозь чик, словно загипнотизированная зрелищем, словно она не в силах смотреть, но не может не смотреть. Проследив за этим исполненным невыразимой муки взглядом, Аш увидел Шушилу. Не такую Шушилу, какую он ожидал увидеть – сгорбленную, рыдающую, обезумевшую от страха, – но истинную королеву… рани Бхитхора.

Когда бы Аша спросили, он бы с уверенностью сказал, что Шушу будет не в состоянии дойти до площадки для сожжения без посторонней помощи и если она вообще пойдет на своих двоих, а не поедет в паланкине, то лишь потому, что ее оглушат наркотиками, а потом потащат туда чуть ли не волоком. Но маленькая сверкающая фигурка за похоронными носилками раны шла не просто одна – она шла твердой поступью, с расправленными плечами, и каждая линия хрупкого стройного тела дышала гордостью и достоинством.

Она высоко держала голову, и изящные босые ножки, никогда прежде не знавшие поверхности грубее персидского ковра и прохладного мраморного пола, ступали медленно и твердо, оставляя на раскаленной пыли аккуратные маленькие следы, которые восторженная толпа, теснящаяся позади нее, стирала благоговейными поцелуями.

Шушила была в наряде, в каком Аш видел ее на брачной церемонии, – в свадебном алом платье с золотым шитьем – и украшена теми же драгоценностями, какие надевала в тот день. Кроваво-красные рубины горели у нее на шее и запястьях, сверкали на лбу и пальцах, покачивались в ушах. Рубины пылали в золотых ножных браслетах, позвякивающих при каждом шаге, и солнце ослепительно блестело на золотом шитье традиционного раджпутанского платья с широкой юбкой и усыпанным драгоценными камнями корсажем. Но сей раз она не прикрывала голову шалью, и ее длинные волосы были распущены, словно перед первой брачной ночью. Они ниспадали подобием шелкового черного занавеса, красотой своей превосходившего любую рукотворную шаль, и Аш не мог оторвать от Шушилы взгляда, хотя невольно весь сжался при виде столь трагического зрелища.

Казалось, девушка не замечала напирающих отовсюду людей, которые приветствовали ее громкими криками, просили у нее благословения, пытались прикоснуться к краю ее юбки и жадно пожирали глазами ее незакрытое лицо. Аш видел, как она шевелит губами, произнося заклинание, сопровождающее мертвых в последний путь: «Рам, рам… Рам, рам… Рам, рам…»

Он проговорил громко и недоверчиво:

– Ты ошибалась. Она не боится.

Шум толпы почти заглушил слова, но Анджули их расслышала и, решив, что он обращается к ней, а не к себе самому, сказала:

– Пока нет. Для нее это всего лишь игра. Нет, не игра – я неправильно выразилась. Но нечто, происходящее только у нее в воображении. Роль, которую она играет.

– Ты хочешь сказать, что она одурманена? Нет, я не верю.

– Не наркотиками, а эмоциями… а еще отчаянием и ужасом. И… и возможно… своим триумфом…

«Триумфом!» – подумал Аш. Да. Все происходящее больше напоминало триумфальное шествие, нежели похороны. Шествие в честь некой богини, соизволившей явиться взорам смертных один-единственный раз, дабы принять дань поклонения от кричащих, ликующих, обожающих почитателей. Он вспомнил, что мать Шушилы – до того, как она пленила своей красотой сердце раджи, – входила в труппу артистов, зарабатывавших на жизнь умением завладевать вниманием зрителей и вызывать всеобщее восхищение, как сейчас делала ее дочь. Шушила, богиня Бхитхора, прекрасная, как заря, и сверкающая золотом и драгоценностями. Да, это был триумф. И даже если она просто играла роль, она играла ее превосходно.

– Отличная работа! – прошептал Аш, всем сердцем присоединяясь ко всем, кто приветствовал блистательную рани теми же словами. – Ах, отличная работа!..

Рядом с ним Анджули тоже бормотала себе под нос, повторяя вслед за Шушилой: «Рам, рам… Рам, рам…» В таком шуме слова звучали еле слышно, но все равно отвлекали внимание Аша, и он резко велел ей замолчать, хотя знал, что она молится не за мертвого мужчину, а за свою сестру.

Он снова пребывал в смятении и терзался сомнениями. При виде изящной ало-золотой фигуры, уверенно шагающей за похоронными носилками, Ашу показалось, что он не вправе выступать в роли провидения. Это было бы простительно, если бы Шушилу притащили сюда рыдающую, охваченную ужасом или оглушенную наркотиками. Но не теперь, когда она не выказывала ни тени страха.

К настоящему моменту она уже наверняка сознавала, что ее ждет, а коли так, значит, дошедшие до Гобинда слухи были правдивыми и Шушила действительно полюбила своего мужа настолько сильно, что предпочитала умереть, держа в объятиях его тело, чем жить без него, либо же она исполнилась решимости умереть на костре и упивалась перспективой стать святой и объектом поклонения. И в том и в другом случае какое он имеет право вмешиваться? Помимо всего прочего, она будет мучиться недолго. Наблюдая за сооружением погребального костра, Аш видел, как жрецы укладывают между бревен груды хлопка и обильно поливают очищенным маслом, и даже подумал тогда: как только костер зажгут, бедная маленькая Шушила задохнется от дыма, прежде чем языки пламени подберутся к ней.

«Я не могу сделать этого, – решил Аш. – А даже если сделаю, она умрет ненамного быстрее, чем на костре. Джули следует понимать это… О господи, ну почему они не поторопятся? Почему не покончат с делом побыстрее, а затягивают все таким образом?»

Внезапно он почувствовал жгучую ненависть ко всем собравшимся там: к руководящим церемонией жрецам, к возбужденным зрителям, к участникам похоронной процессии и даже к мертвому мужчине и Шушиле. В первую очередь к Шушиле, потому что…

Нет, это несправедливо, подумал Аш. Она просто не могла быть другой. Такой уж она уродилась и не могла не сидеть на шее у Джули, как Джули не могла не позволить садиться себе на шею. Люди такие, какие есть, и они не меняются. Однако, несмотря на весь свой эгоизм, под конец Шушила все-таки подумала о сестре и не стала требовать, чтобы та ушла из жизни вместе с ней, но избавила Джули от смерти. А чего ей это стоило, никто никогда не узнает. Он не должен забывать об этом…

Красный туман ярости, на мгновение застивший глаза, рассеялся, и Аш увидел, что Шушила успела пройти дальше, а там, где прежде находилась она, появилась другая маленькая одинокая фигурка. Маленький ребенок, мальчик пяти или шести лет, шел немного позади нее. «Наследник, вероятно, – подумал Аш, радуясь возможности отвлечься на какие-нибудь другие мысли. – Нет, не наследник – новый рана. Бедняжка. Вид у него убитый».