Круглый стол на пятерых - Георгий Михайлович Шумаров

критиковала. И говорила, что это похоже на стихи. А я сразу замолчала, потому что вспомнила недавнюю историю. Вернее, не историю — случай.

Как-то я попросила крановщицу взять меня к себе наверх. И вчера она взяла. Я забралась в кабину. И ничуть это не страшнее, чем ходить по перекрытиям на шестом этаже. Очень приятно, чувствуешь себя капитаном.

Спрашиваю крановщицу:

— У тебя есть парень?

— Есть, — говорит.

— И его не пугает табличка на кране — „Не стой под стрелой“?

Она плечами пожимает, а про себя, наверное, думает: „У тебя, девочка, в голове-то глина“.

— Он у меня на кондитерской фабрике работает, — оправдывает его.

Эх, да я бы такого парня за версту к себе не подпустила! Я бы потребовала от него стоять под стрелой и петь серенады. А сама сверху ругала бы его, за то, что он нарушает технику безопасности.

И знаешь, в это время я увидела Виталия Карпухина. Он шел мимо нашей стройки с каким-то мужчиной. Я стала ему кричать, но он не услыхал.

Не ревнуй, пожалуйста. Я бы никогда не смогла полюбить такого. У него добрая душа и все такое, но я не смогла бы.

Вот почему я не сочинила тебе письмо, похожее на стихи. Ты мне говорил, что Виталий хороший поэт, хоть сам об этом не подозревает.

Сколько сейчас времени? Даже не знаю.

Гета подняла голову и спрашивает, где ее шпаргалки. Во сне, наверное. Бредит шпаргалками. У них скоро экзамены. Она изобрела свой способ — пишет шпаргалки клеем. На экзаменах достает свою бумажку, на которой ничего не видно, и водит по ней карандашом. Грифель царапает по клею, и формулы проявляются. Остроумно, правда?

Р. S. К тебе не заходила моя мама? Я чувствую, она должна зайти. Надо ей обо всем написать. Она хорошая, только обо мне очень печется. Если она сейчас ничего не поймет в наших отношениях, то поймет потом».

Тишина проходит мимо человека.

Черт с ней, с тишиной!

Стол поставили посредине вестибюля и накрыли его красной скатертью. У Андрея вспотел лоб, но он не полез за платком, боясь привлечь к себе внимание. Поглядывая на плакаты, развешанные по стенам, он жалел, что сел слишком близко.

Собрание открыла председатель месткома Уварова:

— Для ведения собрания необходимо избрать председателя и секретаря.

Наступило молчание, которого так боялся Андрей. Какого черта — «Необходимо избрать»? На всех собраниях одно и то же. Люди настолько озабочены стремлением к порядку, что перестали бояться штампов и фраз-потаскушек. Это осталось с того времени, когда оговориться на собрании было опасно.

— Андрея Григорьевича Золотарева и Любу Чекину, — предложила Шура, операционная сестра.

В зале одобрительно зашумели, закашляли. Других фамилий не назвали.

Уже ни о чем не думая, он достал платок и вытер лоб. Не успев овладеть собой — только бы остановить это обсуждение, — он встал и проговорил изменившимся голосом:

— Я долго отсутствовал и в последнее время лечебно-профилактической работой занимался урывками. Предлагаю, чтобы собрание вел Игорь Александрович Архипов.

Кто-то поддержал его. Зал вздохнул с облегчением. Неужели и другие остро чувствовали состояние Золотарева? Он сел и опустил голову. Значит, еще доверяют, и не надо забывать об этом, если хочешь уважения товарищей.

Архипов деловито подошел к столу и сообщил повестку: о ходе профилактической работы в районе.

Считалось, что этот вопрос у них решается успешно. Областной педиатр, женщина придирчивая и требовательная, находила в документах, когда бывала здесь, только мелкие неувязки. На годовых отчетах в оргметодотделе областной больницы их район неизменно приводили в пример. Но Андрей понимал: благополучие в документах — это еще не все. Перед специализацией он выехал на медпункт, к которому у него в общем-то не было претензий. Настораживало, однако, что больные, поступавшие с этого участка, рассказывали о своем недавно прибывшем фельдшере какие-то странные истории: переломы лечит травами, оспаривает диагнозы врачей.

И Андрей убедился, что в Бондареве не разглядели невежественного и хитрого человека. Тогда же он решил провести совещание, тем более что и на других медпунктах и в участковых больницах были вскрыты тревожные факты.

Слова попросил Грейсер, главный врач Пешневской участковой больницы. Говоря о делах больницы, он все время упирал на трудности, связанные с перегрузкой лечебной работой, с бездорожьем и с неукомплектованностью штатов.

— В моей больнице на пятнадцать коек работают две медицинские сестры и фельдшер. Сестры дежурят через день. Спрашивается: когда им заниматься текущими прививками? Пользуясь погодой, мы кое-что сделали, но что мы будем делать, когда пойдут дожди? Вы знаете наши дороги и наш транспорт — дохлые лошадки. Приняв в прошлом году больницу, я был удивлен, что по документам у нас профилактическая работа в порядке. Но, наверное, у меня во лбу не столько пядей, как у моего предшественника Игоря Александровича. Я, как главный врач, смог организовать прививки только у семидесяти процентов детей…

Председатель постучал карандашиком по столу, призывая собрание к порядку: сзади зашумели, задвигали стульями. Бондарев, почесывая лысину, выкрикнул:

— Работать надо — вот!

Грейсер еще очень молод. В прошлом году, когда Архипова перевели в районный центр, его назначили главным врачом участковой больницы. Он был коренным горожанином и слабо представлял работу в деревне. Но человек он честный, это видно.

— Разрешите? — поднялась молоденькая фельдшерица, заведующая одним из отдаленных медпунктов. — Я хочу сказать, что нам скоро предстоит большая работа по внутрикожным прививкам против туберкулеза. Об этом нам уже говорили, все мы прошли подготовку. Но в прошлый раз Андрей Григорьевич и представитель диспансера нам обещали однограммовые шприцы. Где они до сих пор? Я, например, не буду делать прививки двухграммовым шприцем, нам говорили про осложнения…

— Можно делать и двухграммовым, — заметила врач санэпидотдела Боярская, — если там есть мелкие деления.

— Не буду, — упрямо ответила девушка, — нам говорили про осложнения. И по инструкции не положено.

— Верно, и не надо, — поддержал Бондарев.

— Тихо, товарищи! — предупредил Архипов. — Вы не на пресс-конференции. Кто еще просит снова?

Степенно подошел к столу фельдшер Долгополов.

— Меня беспокоит один пунктик, — сообщил он глубоким басом. — Даже два…

Говорил он медленно, словно прощупывал слова. Не спеша поправлялся, если допускал ошибку. Прислушивался к репликам присутствующих и упрямо отмахивался от них скупым движением рук.

У Долгополова, строго говоря, до сих пор нет помещения для медпункта. Старый домик окончательно развалился. Два года назад стараниями облздравотдела дом заново покрыли. Но он не простоял и года: у него вывалилась стена. Совхоз начал строить Долгополову новое помещение, но дело двигается медленно. А пока