Плотский грех - Колин Маккалоу

– Что ты сегодня делал, Уолтер? – спросила его Джесс за обедом.

Уолтер собирался повести свою наставницу в такое место, которое, полагал, она сочтет притягательным.

– Помнишь, как я обнаружил, что могу писать левой рукой так же хорошо, как правой?

– Как я могу забыть? – В ее глазах засветилась радость, Джесс снова подумала, что тот Уолтер, которого она создала, был чудом света. – Не говори мне, что ты выучился чему-то новому.

– Нет, не новому. Мои пальцы ног, помнишь?

Ее радость испарилась.

– Ты хочешь сказать…?

– Да, я могу теперь писать пальцами ног.

– Правой ногой или левой?

Уолтер словно бы аккуратно поймал исчезнувшую радость Джесс и поместил ее в свои собственные глаза.

– Обеими.

– Что побудило тебя попробовать, Уолтер?

– Ари Мелос сказал, что у меня цепкие пальцы ног. Я посмотрел слово «цепкий» в словаре Уэбстера и выяснил, что это означает «способный к удержанию предмета». Карандаш – предмет. Поэтому я зажал его пальцами моей левой ноги и стал писать.

– Ты поразителен, Уолтер, – глухо произнесла Джесс.

– Ты занесешь это в свои записи?

– Конечно.

– Я устал, – сказал он. – Думаю, я постараюсь заснуть.

– Поскольку сон – это состояние, которое ты находишь самым трудным и требующим наибольших усилий, не стану задерживать тебя ни на секунду.

– Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу управлять своими снами, Джесс?

– Если бы ты научился это делать, я бы получила Нобелевскую премию.

– Это важно?

– Самое важное, что только может произойти с врачом.

Джесс держала записи по Уолтеру в своей сумке – вернее, только самые значимые записи, которые не хотела показывать самому Уолтеру, читавшему все обо всех и особенно о себе. Он имел одну необычную идиосинкразию, учитывая его внеэтичность: он отказывался открывать женские сумки и рыться в их содержимом. Личная теория Джесс на этот счет помещала первопричину этой идиосинкразии в тот период, когда ему еще не исполнилось тринадцати лет – во времена одного из его кратких и нечастых пребываний в патронажной семье. Что сделала с ним некая женщина, обнаружив, что он обыскивает ее сумку, Джесс знать не могла, но, видимо, это было достаточно ужасно, если пережило его манию и двести часов нейрохирургии.

Так что, заглянув в свое досье, Уолтер найдет там лишь несколько безликих строчек, но только глаза Джесс увидят то, что она написала и убрала в свою сумку. Много десятков этих тоненьких тетрадей вобрали в себя свыше тридцати двух месяцев его послеоперационной жизни и хранились в подвале ее дома, среди тысяч других.

Пока Уолтер спал, Джесс заполнила десять страниц записной книжки, затем опустила ее в свою сумку; теперь настало время для других пациентов.

К половине двенадцатого Уолтер был уже внутри стены и доливал доверху свой топливный бак из пластиковой канистры; сегодня ночью он не рискнет проехать мимо заправки на обратном пути домой. Сестра Мария-Тереза вышла из состояния трупного окоченения – впрочем, это не имело особого значения, поскольку он держал ее согнутой именно так, как повезет, приторочив к багажнику своего «Харли». В полночь он открыл дверь во внешний мир и вывел мотоцикл наружу, хмурясь при мысли, что, возможно, две ночи подряд могут оставить след. Но земля была все еще мокрой после гроз и краткосрочных ливней, трава активно росла. После того как Уолтер вернется этой ночью, ему придется провести некоторое время снаружи, уничтожая оставленные следы. Если кто-то найдет его дверь, ему крышка.

Только в миле от стены Уолтер завел мотоцикл и прогрохотал по Сто тридцать третьему шоссе очень короткое расстояние, после чего свернул на Мейпл-стрит, длинную и извилистую, проходившую через Холломан от окраин в районе Сто тридцать третьего шоссе до деловой части города. Там, под сенью деревьев, давших улице имя, он провез свою ношу, перекинутую через заднее седло и багажные корзины и не представлявшую никакого бремени для «Харли-Дэвидсона». Всякий раз, когда Уолтер видел проблесковые огни патрульной машины, он останавливался в густой тени и пережидал; сегодня ночью, после похищения монахини, полиция была начеку. Миновав деловой центр, он направился к Восточному Холломану и улице под названием Ист-Серкл, которая с восточной стороны огибала Холломанскую гавань, обеспечивая ее дома, каждый из которых располагался на очень большом участке земли, интересными и красивыми видами. Сплетни в «кают-компании» сообщили Уолтеру, что самый завидный дом на Ист-Серкл, украшенный высокой квадратной башней, снабженной площадкой с перильцами, принадлежит капитану Кармайну Дельмонико из полицейского управления Холломана. Уолтер сомневался, что кто-нибудь вспомнит, что в той беседе обронил это имя.

Хэнк Джонс имел все основания быть в восторге от дома на Ист-Серкл. Он явился сюда после того, как капитан вернулся домой, и был приветствован впавшим в экстаз, но сравнительно бесшумным Фрэнки, который в качестве награды получил вкусное лакомство. Затем, в полной гармонии с собакой, Хэнк устроился на целую ночь за переносным мольбертом, разложив карточный стол и поставив на него многоярусную коробку с красками и кистями. Как только Хэнк стал больше интересоваться тем, что безмолвно проявлялось на его мольберте, чем тем, что пыхтело у его ног, Фрэнки издал тяжелый собачий вздох и отправился в свою корзинку, стоявшую на площадке перед спальнями наверху. Дом был пуст – один лишь спящий Кармайн составлял компанию художнику.

Из-за усиленного режима работы полиции Уолтер решил оставить мотоцикл под восточной опорой эстакады I-95; западная опора находилась в конце длинного пролета моста, образовывавшего дугу над фабриками и Холломанским аэропортом. Вследствие чего Северная гавань Холломана и река Пеквот лежали гораздо ближе к восточной опоре, возведенной прямо на побережье.

Нашлась, однако, тропинка, протоптанная несколькими футами выше отметки прилива. Перекинув сестру Марию-Терезу вокруг шеи, сжимая в левой руке проволоку, которой были связаны ее запястья, и рукоять охотничьего ножа, а в правой – проволоку, обвязывавшую ее лодыжки, и рукоять пистолета, Уолтер вышел из абсолютной темноты под опорой и сразу увидел дом, куда держал путь. Ага! Легче легкого! Он пройдет позади убогих лодочных сараев, где наверняка хранятся жалкие лодки с подвесными моторами или байдарки – никаких роскошных яхт миллионеров!

Когда Уолтер двигался, тщательно соблюдая тишину, его шаги были не громче ночного бриза. Так что встроенная собачья сигнализация не сработала до тех пор, пока незваный гость не ступил на нижнюю ступеньку террасы. Тут пес объявил тревогу, вскочив на все четыре лапы и разразившись какофонией бурного лая.

Внезапный взрыв отчаянного лая усугубил ужас Хэнка, перед которым вырос призрак, Тварь из Черной Лагуны[57], с чем-то громоздким, свисающим с плеч. Не в силах сдержаться, Хэнк громко вскрикнул.