Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова - Е. Бурденков

На своих заместителей по управлению я мог положиться и первым делом взялся за проверку рядовых работников, имея в виду реализацию займа как основную операцию сберкасс в ближайшее время. Этого требовала и партия. Нам предстояло технически подготовить сберкассы к приему денег, выдаче облигаций, обеспечить их подписными листами и всем необходимым. А ведь свердловскому областному управлению подчинялись даже северные Березов и Обдорск, где я когда-то был в ссылке. И туда надо было своевременно забросить все необходимое для займа. Приходилось много передвигаться по области – в одиночку и в группах, пешком и на лошадях. Часто выступал с докладами. Имея в виду проблемы с аппендицитом, считаю, что выжил тогда лишь чудом.

В районных сберкассах часто случались растраты и хищения. Мы ввели строжайшую проверку вновь принимаемых сотрудников, особенно кассиров. Но не всегда этот «заслон» срабатывал. Помню, в одну из челябинских сберкасс кассиром устроился некий гражданин, всегда работавший в кепке. Документы у него были в порядке, и эта странность поначалу не вызвала подозрений. Но спустя какое-то время кассир исчез, а вместе с ним 10 тысяч рублей и облигации на крупную сумму. Понятно, начальник сберкассы заявил о пропаже в милицию и в НКВД. Вскоре его вызывают и просят опознать совершенно обритого человека, а потом его же, но уже в кепке и в гриме – с накладными волосами, усами и бородой. И только во втором случае начальник сберкассы узнал своего беглого кассира.

За время моей работы начальником управления мы навели основательный порядок, и растрат стало намного меньше. Поэтому, уходя из сберкассы в 1934 году, я мог со спокойной совестью сказать, что поработал много и результативно. Меня не хотели отпускать, в Москве считали «энтузиастом» сберегательного дела, поскольку я не только работал практически, но и часто писал по этим вопросам в центральных и областных газетах. Однако вновь подвело здоровье, и в 1934 году после очередной тяжелой операции я был вынужден уйти. Моим новым местом работы стал свердловский областной коммунальный банк – «комбанк». Обком настаивал, чтобы я занял кресло его управляющего, но для такой ответственной работы я все еще слишком плохо себя чувствовал и согласился на место заместителя управляющего.

Домашние проблемы усугубили дело. Осенью 1933 года у жены обнаружился туберкулез позвоночника и она слегла на десять месяцев. Совершенно ослепла мать. Чтобы ухаживать за ними и за тремя детьми – а им тогда было от 7 до 12 лет – пришлось нанять домработницу, и это при моей зарплате в 500 рублей! Хотя мне удавалось кое-что экономить из командировочных, чтобы прокормиться, приходилось распродавать одежду и вообще все, что можно было продать. Помню, Петр Петрович Ермаков, секретарь нашего Общества старых большевиков, случайно узнав о моем бедственном положении, сначала отругал меня за молчание, а потом выдал чек на 400 рублей. Это оказалось очень кстати – в тот момент денег в семье не было совсем.

В комбанк я перешел в разгар борьбы с вредителями и диверсантами. В качестве примера их деятельности приведу ситуацию со строительством школ, которая сложилась в Свердловской области в 1936 году. Всего к началу учебного года в области планировалось возвести примерно 80 школ – 30 в городе и около 50-ти в области. Чтобы сорвать эти планы, вредители, засевшие в обкоме партии и в облисполкоме, всячески затягивали дело – то не давали стройматериалы или деньги из бюджета, то браковали смету или проект, то перебрасывали рабочих на «более ответственные» стройки. В письме нашему старому знакомому, председателю Совнаркома РСФСР Сулимову мы с управляющим комбанка Матюшиным, описав ход школьного строительства, прямо заявили о вредительстве и просили его вмешаться. Но вместо этого Сулимов переправил наше письмо Кабакову, махровому врагу партии и советского государства. Тот вызвал нас обоих на президиум облисполкома, на котором нас всячески ругали и высмеивали, особенно меня, как бывшего подпольщика. С заседания мы вышли как оплеванные. Но своего мы все-таки добились – с тех пор строительство школ стало обеспечиваться всем необходимым и к началу учебного года все они были готовы. Мы, конечно, рисковали головой, идя наперекор вредителям, и я до сих пор удивляюсь, как они оставили нас в живых.

Вообще, это было страшное время, тяжело его вспоминать. Все были как в лихорадке. В самом деле, куда можно было обратиться, если ты обнаруживал вредительство? Даже в обкоме партии и во многих наркоматах, как потом выяснилось, засели враги. Только к самому Сталину, но и его окружали разные Ягоды[141], да Берии[142], которые могли тебя арестовать, а то и убить, как в свое время они поступили с Кедровым[143].

Заместителем управляющего комбанка я проработал до конца 1937 года, затем на год стал управляющим, но в конце 1938 года, перенеся две тяжелых операции, ушел на прежнюю должность и оставался на ней до 1940 года. Никаких нареканий по работе не имел. Много времени и сил тратил на общественную работу – в банке руководил кружком по изучению истории партии, кружком пропагандистов при Ленинском райкоме партии, состоял членом его пленума и до 1946 года членом ревизионной комиссии горкома. Кроме того, ко мне на дом приходили учителя по математике, истории и географии. В общем, раньше 3–4 утра ложиться спать удавалось редко.