Марьяжник - Евгений Сухов

Поднявшись к себе в квартиру, Звонарев прямиком прошел к буфету, снял с верхней полки бутылку вина, откупорил ее и щедро плеснул красной, похожей на кровь, жидкости в стакан. Выпил в два глотка. В голове постепенно прояснилось. Степан налил еще, но пить не стал, а расположился вместе с наполненным стаканом в кресле возле окна.

Небо, с утра чистое, понемногу затягивалось черными тяжелыми тучами, угрожая Петербургу очередной нешуточной метелью.

Звонарев пригубил вина. Позже он и сам не смог бы сказать, сколько времени просидел вот так в кресле, не меняя положения тела и бездумно следя за тем, как за окнами неумолимо меняется погода. Однако глаза убийцы постепенно приобрели обычное неподвижно-холодное выражение. Губы сомкнулись в единую тонкую линию.

В дверь постучали. Звонарев ждал этого. Спокойно поставив опустевший стакан на подоконник, он встал и неторопливо пошел открывать. На пороге комнаты появилась хозяйка, сдававшая ему квартиру внаем.

– Вас там спрашивают, Степан Германович, – известила она постояльца глухим прокуренным голосом и не преминула при этом с подозрением зыркнуть по сторонам. – Какой-то уличный оборванец, но говорит, что дело до вас срочное.

– Да. Я сейчас спущусь. Спасибо.

Волнение снова вернулось, но лишь на долю секунды. Звонарев не позволил эмоциям в очередной раз взять над собой верх. Он накинул на плечи пальто и, не надевая котелка, спустился вниз. Оборванец лет четырнадцати, о котором говорила хозяйка, потягивал чинарик, постукивая ногой о ногу. На нем была порванная в двух местах телогрейка и залихватски сдвинутый на затылок треух. Звонарев неспешно приблизился к парнишке.

– Вы – Степан Германович? – спросил тот и щелчком послал чинарик в ближайший сугроб.

– У вас ко мне записка, я полагаю, – вместо ответа произнес Звонарев.

– Да. Держите.

Паренек протянул ему конверт с сургучной печатью. Денег за доставку со Степана он не потребовал. Видно, ему заплатил тот, кто отсылал записку. Звонарев сунул конверт в карман, развернулся и немедленно зашагал обратно. Вновь поднялся к себе. Сел в кресло. Умом он понимал, что дело, возможно, не терпит отлагательств и конверт, отправленный ему Цуревичем, следует вскрыть немедленно. Охранка нашла того самого пацаненка, с которым вчера вечером передал кому-то послание профессор Шевельков. Нашла, допросила и выяснила все, что необходимо. Имя очередной жертвы. С большой долей вероятности, последнее в списке…

Однако Звонарев медлил. Положив конверт на подлокотник, он некоторое время молча смотрел на него. Залпом допил вино. Тянуть и далее не имело смысла. Цуревич прав. Работу необходимо закончить как можно скорее. А затем уезжать. Уезжать из России и никогда больше в эту страну не возвращаться.

Звонарев взял конверт в руки, сломал сургуч и вынул сложенный пополам тонкий лист бумаги. Развернул его. На листе было написано всего два слова. Два слова, которые он и опасался обнаружить больше всего, – «Белла Розенталь». Ничего другого, кроме имени и фамилии жертвы, Цуревич не посчитал нужным добавить.

Звонарев решительно поднялся с кресла, скомкал лист бумаги и бросил его в камин. Ему надлежало во что бы то ни стало закончить это дело сегодня. Именно сегодня.

Степан не опасался преследования со стороны властей, не опасался преследования и со стороны Матвея Головацкого. На самом деле он боялся другого. Того, что завтра у него, возможно, не хватит духу.

Он неторопливо оделся, привычно пристроил «браунинг» в правом кармане пальто, подвесил на руку при помощи специальных стягивающих ремней на запястье остро отточенный нож с удобной гладкой рукояткой, подхватил саквояж и вышел из дому.

Метель еще не началась, но первые крупные хлопья снега, подгоняемые легким ветерком, плавно оседали на мостовую. Звонарев поправил котелок и двинулся к ближайшему перекрестку с намерением кликнуть извозчика. Как и в прошлый раз, Беллу следовало выманить из дому запиской. По мнению Степана, профессор Шевельков в своей записке к Белле передал содержание их разговора. Следовательно, от свидания она не откажется. А там… Прогулка в парке или еще где-нибудь поставит окончательную точку всему. Степан уже не сомневался, что все произойдет именно так.

Так думал он по дороге к дому Беллы Розенталь. Доехал минут за двадцать. Расплатился, вышел и привычно огляделся по сторонам. Судя по всему, в этот раз Цуревич не счел нужным устанавливать слежку ни за ним, ни за его потенциальной жертвой. Ни одной подозрительной личности в окрестностях нужного дома Звонарев не обнаружил.

Экипаж уехал. Вдоль тротуара, сосредоточенно глядя себе под ноги, брел какой-то оборванный нищий. Звонарев шагнул к нему:

– Эй! Милейший!

Нищий остановился.

– Вы не снесете записочку вот в этот дом, милейший? – Как обычно, в общении с малознакомыми людьми Звонарев широко и открыто улыбался. Социальное положение собеседника для него не имело никакого значения. – Скажите, что для хозяйки.

– Передам. Отчего же не передать? Только это… – нищий тоже улыбнулся, выставляя на обозрение гнилые редкие зубы. – Мне бы гривенный, барин. Подлечиться…

Не в правилах Звонарева было торговаться. Заплатив, он отдал нищему записку, проследил за тем, как тот ступил на крыльцо добротного с мезонином дома, и тут же перешел на противоположную сторону улицы. Нищий появился минуты через две и вполне довольный собой, едва ли не вприпрыжку устремился к ближайшему питейному заведению, надежно пряча в кулаке заработанную монету.

Звонареву оставалось терпеливо ждать. Белла могла появиться через пять минут, а могла и через час. Точно так же он ожидал ее и в прошлый раз, но тогда это было свидание. Пальцы Степана машинально сомкнулись на гладкой рукоятке «браунинга». Снегопад усиливался. Небо становилось все более мрачным.

Звонарев прикрыл глаза. Хватит ли у него решимости в самый ответственный момент? Может, стоило выбрать иной способ? Яд, например… Но об этом нужно было думать раньше. Жребий брошен, и не в правилах Звонарева трубить отступление в последнюю секунду.

Хлопья снега сыпались на узкие поля котелка и на плечи. Степан ждал, неотрывно следя за входом в дом. Воспоминания нахлынули как-то сами собой. Против его воли. А ведь он дал себе слово никогда больше не вспоминать ни об Ингрид, ни о той давней истории…

Ингрид Фергюсон появилась в его жизни стихийно. Как наводнение или пожар. И было это еще в те времена, когда он только-только обосновался в Швейцарии. Впрочем, выражение «только-только» было бы здесь не совсем уместно. Андрей (а в то время он все еще именовался Андреем) уже успел наделать долгов и даже посчитаться с теми двумя кредиторами, тела которых были найдены на окраине Женевы. Более того, он взял на себя смелость исполнить заказ для одного человека, заключавшийся в том, чтобы устранить богатую супругу и обставить дело таким образом, будто в дом вломились грабители. Это оказалось совсем несложно…