Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Он пребывал в деревне, но жизнь всей Грузии была у него как на ладони. В один прекрасный день он решил, что пришло время, плод созрел и послал гонца в Тао к Гузану Таоскарели: ждите меня через две недели после Пасхи. Терпение его было на исходе: царский двор претерпевал изменения. Тамар снова вышла замуж, и ее супруг Давид Сослан на глазах обретал силу. И амирспасалар был уже другой — Гамрекел Торели.

Абуласана встречали сам Гузан Таоскарели, долговязый тощий седовласый мужчина с серыми глазами, военачальник Самцхе Боцо и управляющий хозяйством царского двора Вардан Дадиани. Окинув их взглядом, Абуласан подумал: «Четверть Грузии, если не больше, присутствует здесь, а по мощи — больше половины, пора приступать к делу!»

— Кто из вас собирается объявлять себя рабом царицы Тамар и молча запереться в своем имении?

Вопрос был явно неуместный, вельможи удивленно переглянулись.

— Ежели кто-то поклялся быть рабом благословенной нами на царство Тамар, его воля. Я — за войну, за свержение Тамар, посягнувшей на власть вельмож, — четко произнес военачальник Самцхе Боцо, — а амирспасалара следует вздернуть на этом суку.

— Кутлу-Арслан поспешил и проиграл, — вступил Гузан Таоскарели, — мы спокойно все обсудим и рассудим.

Три дня совещались феодалы Одиши, Имерети, Кларджети, Шавшети, Самцхе. На четвертый день Абуласан подвел итог:

— Пришла пора послать гонца в Карну-город. Георгий Боголюбский ждет от нас весточки. Он должен возглавить поход на Тбилиси.

— Да свершится воля Божья. Тамар должна заплатить за насилие над вельможами, — управляющий хозяйством царского двора говорил спокойно, внушительно.

Непокорные феодалы Грузии затевали еще один бунт, еще одну междоусобную войну.

— На рассвете Бачева сбежала от меня, как бегут от прокаженного. Радость сменило горе. Я знал, мне нельзя было там оставаться, но я не мог подняться с постели — силы отказали мне. И все же я встал и покинул этот дом. Петхаин выглядел безжизненным, невзрачным. Я бессмысленно бродил по его улочкам, не понимая, зачем живу на этом свете. Умри я сейчас, что изменилось бы в этом городе, на этой улочке? Пожалел бы кто-нибудь обо мне? Я чувствовал себя самым бесприютным человеком на свете. Забылся сном тут же на улице, прислонившись к колесу арбы. Холод разбудил меня.

Я рассказываю тебе все это с одной целью, сынок: Грузия моей молодости была совсем иной — сильной, могущественной, подавляющей своих врагов. В какую страну я не приезжал бы, я ходил с гордо поднятой головой. Нынче… нынче колесо фортуны Грузии вертится вспять. Враг одолел нашу страну. Нас ожидает немало злоключений. В такой стране, как сегодняшняя Грузия, хлеб не преломишь, не подвергая себя опасности. Я обучу тебя Торе, научу грузинской грамоте, ты должен знать, как защитить себя, не попадать в переделки. Есть два способа избежать опасности: надо быть уверенным в себе и уметь думать. Умение думать — большая сила… Я очень верил в себя и стал размышлять, почему, зачем твоя прабабка так поступила со мной. Ясное дело, того парня она не забыла, сама мне сказала об этом. Отсюда напрашивался вывод: у нее не было никакого желания выходить замуж. Использовав меня, она отрезала себе все пути к замужеству. А откажись она выходить замуж, она нанесла бы Занкану смертельный удар. Что или кто мог утешить Занкана в том случае, если бы Бачева решила остаться старой девой? Внук? Но Бачева не учла, что внук-безотцовщина был бы еще большей трагедией для Занкана. Твоя прабабка выросла без всяких забот и думала прожить свою жизнь, не выходя замуж, с мыслями о первой своей любви.

Но мне-то было каково! Я обожал Бачеву и только о том и думал, как завоевать ее.

Слишком поздно я догадался, что Бачева хотела от меня ребенка. И потом, ежели она забеременеет, а почему она не должна была забеременеть, это значит, что мы сидим на одном верблюде. Да, спиной друг к другу, не глядя друг другу в глаза, но наш верблюд уже тронулся в путь.

Когда я додумался до этого, я воспрял духом. И уже не сомневался, один правильный шаг, и все завершится миром. Тогда я стал думать об этом шаге. Но параллельно занимался делами: купил дом, обставил его и стал ждать удобного момента. Но и этот момент должен был организовать я сам. Так я и поступил: накануне праздника принятия Торы я направился к дому Занкана. Знал, Занкану не понравится то, что я собирался сделать, но таким образом я спасал Занкана и добивался своей цели.

Шело порядком постарел, облысел. «Хочу видеть Занкана», — сказал я ему. Пораженный, он смотрел на меня.

«Так поздно горожане не ходят в гости — луна уже отужинала», — сказал он. Это значило, что хозяева собираются ложиться спать. Но Занкан пожелал побеседовать со мной.

— Ты купил в Исани дом, стоящий гораздо ближе к царскому дворцу, нежели к синагоге. Почему? — входя в покой, с улыбкой осведомился он.

— Я открою в Исани новую синагогу, — с улыбкой же отвечал я, почтительно приветствуя его.

На мгновение лицо Занкана омрачилось.

— Бог тебе в помощь, — тихо сказал он и сощурил один глаз, — деньги — большое благо.

Я догадался, мои слова не понравились Занкану, но что именно пришлось ему не по душе, не понимал.

— Нет, нет, ничего особенного, — он снова улыбнулся и опустился на тахту, — а услышь твои слова бедняк?

Я понял, мне не хватало Занканова присмотра. Обескураженный, я вынул из-за пазухи кошель, полный серебра, и положил его на стол.

— Занкан-батоно, я пришел отблагодарить тебя. С Божьей и твоей помощью я занялся делом, выгодным делом. И сегодня уже ни в чем не нуждаюсь. Возвращаю тебе твои деньги полностью до последней монеты.

Занкан не шевельнулся.

— Сядь, Эуда, — сказал он, немного погодя, я опустился в кресло, а Занкан продолжал: — Я же сказал, деньги возвращать не надо, возьми их обратно.

Но я стоял на своем, не хочу, говорю, быть кому-нибудь должен. Занкан недовольно покачал головой.

— Обижаешь, ничего ты не понял. Я дал серебро не тебе. Оно было отложено на общееврейские дела. Необходимо помогать молодым людям становиться на ноги, протягивать им руку помощи. Это серебро ты должен не возвращать мне, а отложить на благие дела.

— Как? Каким образом?

— Найди молодого парня, который сегодня находится в том же положении, что ты год назад. Я постарался не зря, может, и тебе повезет, и с Божьей помощью еще одни человек встанет на ноги.

— А не повезет?

Занкан пожал плечами.

— Попытайся во второй раз, в третий, в десятый, надо пытаться, пока не повезет, — он замолчал, потом тихо добавил: — Ты ведь не первый для меня и не десятый. Надо всегда пытаться.

Я взял кошель и спрятал его за пазуху. Сейчас надо или уйти, или начать разговор о Бачеве. Я не стал садиться.