Дерево в центре Кабула - Александр Проханов

Белосельцев пообедал, попробовал полежать на кровати, прислушиваясь к слабым шагам снаружи, негромким, неразличимым голосам. Поднялся и вышел наружу.

Двор был чистый, солнечный, огорожен высокой сплошной стеной, от которой исходил ровный свет и сухой гончарный запах. К этому запаху примешивалось едва различимое сладостное дуновение, будто здесь, у стены, только что побывала и ушла молодая женщина. Белосельцев, оглядываясь и не находя никого, двинулся на это слабое, веющее благоухание. Завернул за выбеленный угол дома и очутился в саду. Обширное солнечное пространство, обнесенное изгородью, было полно роз. Только розы, колючие, сильные, распушившие глянцевитую листву, окученные пепельной горячей землей, наполняли сад. От их обильных волнистых цветов, розовых, алых, белоснежных, золотисто-желтых, от острых сочных бутонов исходило благоухание. Воздух был сладкий, маслянистый, густой. Губы, щеки, глаза чувствовали этот благоухающий, лениво текущий воздух. Он был, как напиток, и каждый вздох был глотком сладости. В саду не было видно бабочек, птиц, разноцветных насекомых. Аромат был столь силен и сладок, что в нем невозможно было жить и летать. Всякое перелетавшее стену существо мгновенно пьянело, исчезало среди солнечных недвижных цветов.

Среди кустов, по пояс погруженный в цветы, ходил садовник в белых одеждах, пышной чалме и поливал кусты. Блестящая солнечная струя вылетала из его рук, сверкала, переливалась, падала на розы, мочила листья, раскачивала бутоны. И это брызгающее солнце, мокрая сверкающая листва, потревоженные водой купы цветов восхитили Белосельцева, вызвали в нем ощущение рая, куда он случайно попал, обогнув белый угол дома.

Таким был рай, изображенный на персидских миниатюрах. Здесь, среди роз, пройдя скорбные земные пути, отдыхали и тешились пророки, поэты и воины. Их глаза, уставшие от зрелища битв, земных трудов, иссохшие от слез и молитв, созерцали райские кущи, брызгающие водяные фонтаны, и хозяин райского сада в белом тюрбане принимал их навечно в свою обитель.

Белосельцев, опьянев от ароматов, восхищался цветами, чувствуя волшебность и неповторимость места, куда ступила его нога. Там, за высокой, до неба стеной, над которой сияла лазурь, остались войны, сражения, пули, людские страсти и ненависть. Его привели в эдем, чудесно обманув, погрузив на военный транспорт, прокатив по клубящемуся шумному городу, пригласив в управление разведки, чтобы поместить за какие-то благие свершения, за какие-то не им совершенные святые дела в райскую обитель, среди благоухания и красоты.

Он медленно ступал среди роз, наклоняясь к цветам, вглядываясь в их глубокие, излучающие свет сердцевины. Это были не цветы, а женщины в алых, белых, золотистых нарядах, в просторных вуалях и платьях. Молодые мама и бабушка, и прабабушка, и ее многочисленные сестры, все, кого он видел в старинном фамильном альбоме на толстых, с золотыми обрезами фотографиях, сохранили свою молодость, красоту, были превращены в цветы, и, не ведая смерти, во всей своей силе и прелести ликовали здесь, в раю, под лазурным небом, среди сверкающих брызг.

Он наклонялся к цветам, касался их шелковистых лепестков, вдыхая, целовал. И они слабо отзывались ответными поцелуями. Здесь, в джелалабадском саду, в восточном эдеме, куда привела его чья-то милостивая и благая воля, состоялась долгожданная встреча с теми, кого уже не было с ним на земле и кто теперь, обращенный в цветы, окружал его своими чудными знакомыми ликами.

Он оказался перед кустом белых роз. Цветы смотрели на него ярко, счастливо, раскрыли смеющиеся молодые глаза, тянули к нему свежие шепчущие губы. И он, зная, что это не куст белых роз, а его милая и любимая, с которой он только что расстался, но которая не отпускала его, следовала за ним по небу, опустилась сюда, в джелалабадский сад, превратилась в куст белых роз, зная это, Белосельцев обнял пышный колючий, обрызганный влагой куст и стал целовать его в благоухающие губы, в сияющие глаза, повторяя ее счастливое имя.

– Я вас искал, – услышал он за спиной. Обернулся – на дорожке, напряженный и строгий, стоял Надир. – Мы можем приступить к работе.

Белосельцев шел ему навстречу, умиленный, смущенный, не зная, что это было. Какое виденье посетило его в саду джелалабадского ХАДа.

В кабинете Надира висели новенький застекленный портрет Бабрака Кармаля и крупномасштабная карта провинции Нангархар с центром Джелалабад, пограничная с Пакистаном. На карте с пакистанской стороны жирным фломастером были отмечены тренировочные лагеря моджахедов, базы и центры пакистанской военной разведки. Стрелки, пробивающие границу во многих местах, указывали пути проникновения бандформирований, – по центральной дороге, через Хайберский перевал, где стояли заставы, и по горным овечьим тропам, дорожкам контрабандистов, где их тщетно пытались поймать летучие отряды пограничников. Красными кружками на афганской стороне были обведены кишлаки, в которых угнездились мятежники. Некоторые из них были перечеркнуты крестами, и это значило, что осевшая в кишлаке банда была уничтожена.

Надир, напряженный, нервный, с пробегавшей по худому лицу судорогой, рассказывал Белосельцеву о приемах борьбы, о действиях агентов ХАДа в тылу моджахедов, о создании легендированных банд, которые вовлекали в свой состав группы террористов и уничтожали их. Враг непрерывными малыми порциями впрыскивался в Афганистан, как топливо из форсунки, питая разгоравшийся пожар мятежа. Тысячи беженцев, укрывшиеся от революции на территории Пакистана, были неисчерпаемым ресурсом восстания. Попадали в лагеря террористов, проходили краткие курсы стрельбы из автоматов и гранатометов, получали навыки минирования дорог и вбрасывались на сопредельную сторону. Внедрялись в кишлаки и селения, наращивая вокруг боевого ядра действующий отряд сопротивления. Регулярные афганские части громили эти отряды, бомбили кишлаки, танками стирали виноградники и сады, куда отступали восставшие. Обезумевшие жители кишлаков, похватав скарб и детей, бежали в Пакистан, пополняя лагеря беженцев, поставляя озлобленных, желающих отмщения мужчин в тренировочные лагеря и центры. Опытные инструкторы ЦРУ, тренеры пакистанской разведки, агитаторы из Саудовской Аравии готовили воинов священной войны, которая медленно, как низовой пожар, покрывала своим пепелищем все новые районы, от юга к северу, от Джелалабада и Кандагара к Кабулу и Кундузу.

Иногда Надир вставал и уходил, чтобы вернуться через несколько минут еще более напряженным и нервным. И во время его отсутствия Белосельцев листал толстую замусоленную тетрадь, исписанную разными чернилами, разными почерками, – сводки агентурных донесений о действиях банд, добытые ценой огромного риска, ценою крови и гибели. Снега на горах, туманно-зеленые долины и реки, клетчатые вафельные оттиски кишлаков и полей, над которыми он пролетал, открылись ему в новом свете.

«Сообщение. В населенном пункте Закре Шариф находится бандгруппа в количестве 40 человек под руководством Абдоля, который раньше был владельцем этого кишлака. Вооружение – американские винтовки М-16, английские винтовки БОР-303, гранатомет. Эта банда не имеет постоянного места пребывания. Одну ночь проводит в Закре Шарифе, другую в Карзе, следующую в Сабанкере, в основном в мечетях. Абдоль отпочковался от банды Насима».