Эскадра его высочества - Алексей Барон

— Это уже было, — поморщился эпикифор.

— Когда?

— Во время прошлого визита.

— Прах шакала, пожранного гиеной, которую укусила неумытая свинья! — поспешил исправиться великий марусим.

— О-о.

— Тяжесть желудка, утомленного зубною болью!

— Страшно представить…

— Жалкий политический гяур под куполом Вселенной!

— С прошлой нашей встречи твой кругозор замечательно расширился, марусим. Вот не думал, что оставлю столь глубокий след.

— Затхлое растение ухух, покрытое плесенью!

— Что еще за ухух?

— Неважно. Откуда я знаю? О ты, змея, жалящая себя за ногу!

— За ногу? — удивился эпикифор. — Какую?

— Заднюю. А что?

— Нет, ничего. Я было испугался, что ты перегружаешь свое драгоценное здоровье излишней премудростью. Но явно ошибся. Продолжай, па-аштенный.

Марусим на цыпочках подкрался к двери. Прислушался и покачал головой.

— Плешивый бурдюк с гнилой водой!

— Бурдюк? А что, можно и начинать.

Эпикифор налил первую стопочку. Марусим покосился на дверь. Люминесценций пренебрежительно махнул рукой:

— Глувилл уже отвел глаза твоим шпионам, почтеннейший Золото ордена блестит ничуть не хуже золота эмира.

— Золото? Золото… м-да. О ты, запах верблюда. Пехота у тебя, конечно, еще ничего…

Великий сострадарий кивнул.

— …А вот кавалерия — дрянь.

— Это почему же?

— Кавалерия не может быть хорошей, если ее мало. Так и быть, твое здоровье, неверный!

Марусим опрокинул стопочку и полез рукой, унизанной перстнями, в блюдо с шампиньонами.

Прожевал и спросил:

— Слушай, а чего ты курфюрста так боишься? Армия у него — тьфу. Он живой только потому, что за горами прячется.

— Курфюрстенвер — не такое уж и тьфу. Бернар может собрать до двадцати пяти дивизий. И очень неплохих дивизий, смею заверить. Артиллерия у него получше моей. Не исключено, что Муром ему поможет. Тихонько, как и полагается Тихону.

— Да, посадник не дурак. Понимает, что вслед за Пом-мерном очень сразу последует Муром. А кстати. Говорят, твои бубудуски там немного пошалили. Что-то там такое, на мосту…

— Мелкое недоразумение.

— Да? Еще я слышал, в муромских владениях уже совершено нападение на ваш дозорный бриг.

— Уже слышал?

— Уже. «Ямдан», кажется.

— У тебя хорошая разведка.

Марусим хмыкнул

— Да не жалуюсь. А твоя?

— А моя разведка сообщила, что нападение на «Ямдан» совершено не регулярными войсками Мурома, а неким беглым боярином. Тихон тут ни при чем.

— И ты ему веришь?

— Я это проверю.

— Как?

— Скампавей боярина Стоеросова уже ведут на буксире у нашего фрегата «Консо». Думаю, скоро они появятся вот здесь. — Эпикифор махнул рукой в сторону окна, за которым нежно голубела бухта Монсазо. — Под окнами Сострадариума, где сейчас, почтенный марусим, я имею честь беседовать с тобой. А позже тут же побеседую с боярином Стоеросовым. И он расскажет ту правду, которая мне больше подойдет.

Марусим озадаченно почесал макушку.

— Конечно расскажет, — сказал он. — Еще бы! Но какое имеет значение, что ты там вытрясешь из пирата? Когда есть сила, повод для ее применения искать не обязательно. А сила есть, солдат у тебя раз в пять побольше наберется, чем у Поммерна с Муромом, вместе взятых. Или нет?

— Да больше, больше, — поморщился эпикифор. — Но зачем драться сразу с двумя, когда можно драться с теми же двумя не сразу? Тихон не спешит в союзники к Бернару. Все хитрит, считает себя мудрее всех. Что ж, пусть тешится, бородатый дурак. Это мне на руку, поскольку курфюрстом следует заняться в первую очередь. А показания Стоеросова пригодятся потом, когда потребуется взять за бороду весь дремучий Муром.

— Но сначала — Поммерн?

— Безусловно. Между прочим, курфюрст опасен Покаяне не больше, чем Магрибу, дорогой мой Шараф.

— Магрибу? Фи! Чем? Своими двадцатью пятью дивизиями? Да это капля в наших степях! Тем более, — марусим презрительно скривился, — пехота…

— Курфюрст опасен не только и не столько своей пехотой.

— Чем же еще?

— Артиллерией. А еще больше — идеями.

Марусим звучно расхохотался.

— Ху! Утомил. От любой идеи секим-башка отлично спасает. Эпикифор! Твои страхи смешны, это я тебе говорю.

— Напрасно.

— Да? Ну давай, объясни дикарю.

* * *

Эпикифор вздохнул, прочел про себя краткую молитву, испрашивая у Пресветлого терпения. Потом сказал:

— Вот представь, что все твои нукеры вдруг перестанут повиноваться.

— Кому, мне?

— Тебе.

Марусим наморщил лоб.

— Не представляю, — честно сообщил он.

— Жаль, жаль. Ладно, попробуем с другого бока. Курфюрст Бернар Второй унаследовал трон тридцать шесть лет назад. За это время он добровольно уступил своему парламенту права на объявление войны, определение размеров налогов и практически всю законодательную власть.

— Право вето все же за собой оставил, — усмехнулся марусим, выпивая. — Уфф… Твое здоровье, гяур.

— Оставил. Но сделал независимыми Курфюрстенбанк и суды, положив в основу их деятельности… — Тут эпикифор поморщился, а марусим сочувственно покачал головой. — …Презумпцию невиновности…

Марусим зевнул.

— И как у тебя язык не ломается.

— …Ликвидировал многие привилегии старой знати…

— Это правильно, — одобрил марусим. — Чтоб в стаи не собирались.

— …организовал Академию наук, разрешил политические партии, согласился на выборность ландтагов и мэров…

Марусим почесал живот.

— Вот чудик! Ну и пусть себе бесится. Нам-то что? К нам это не имеет ни малейшего отношения.

— Ошибаешься. Имеет, и самое непосредственное.

— Докажи.

— Пожалуйста. Двадцать семь лет назад курфюрст отнял у Пресветлой Покаяны округ Швеер. И непохоже, что собирается его вернуть.

— Хе! Вы же сами напали. А Поммерн взял и навесил вам по холке да по ребрам. Потом — ну, было дело, оттяпал кусочек себе на память. Но как же без того? Без этого зачем же воевать? И при чем тут… презумпация?

— Хорошо, хорошо, допустим, — легко согласился эпикифор. — Забудем про то, что напали-то мы из-за еретиков и небесников, да всяких беглецов политических, которых курфюрст прикармливал у себя. Беглецов, заметь, не только из Покаяны или того же Мурома, но и из Магриба.