Дом за порогом. Время призраков - Диана Уинн Джонс

– Я не такая! Я не истеричка и не болтаю без конца про свое призвание. Не то что Имоджин. Они просто видят во мне собственные недостатки! И я не ворчу и не делаю замечаний. На самом деле я покладистая и скромная, всегда такая мягкая, притихшая, озадаченная жизнью. Просто у меня есть свои идеалы. И да, я правда считаю, что мама и Сам лучше всех. Я это точно знаю. Вот вам!

Но ведь Шарт еще до всего этого дала понять, что они с Имоджин знают, где Салли полагается быть, верно? Они все знают. Шарт даже завидует Салли – завидует! Где бы это записать?! И они явно не тревожатся за нее, хотя это ни о чем не говорит: Салли не представляла себе, чтобы кто-то из них тревожился за кого-то, кроме себя. Но если Шарт ей завидует, почему у Салли такое чувство, будто с ней случилось что-то ужасное? Кто-то ошибся, что-то пошло не так, произошла катастрофа…

Салли и опомниться не успела, как в ней снова воздушным шаром вздулся страх. Она ринулась прочь от него, заметалась, покатилась куда-то…

Когда страх наконец унялся, Салли поняла, что плывет по дорожкам слегка заросшего огорода. И снова поежилась от угрызений совести: сюда тоже было нельзя. Она вспомнила, что здесь обитает садовник по имени мистер Маклагген, сущий зверь, который может до обидного больно наподдать, если поймает, а если не поймает, будет много орать. И все равно, подумала Салли, проплывая мимо цепочки кустов крыжовника, у нее возникло отчетливое впечатление, что они с сестрами часто приходили сюда, несмотря на мистера Маклаггена. Эти самые кусты, где до сих пор среди белых шипастых ветвей там и сям виднелись увесистые красные ягоды, подвергались набегам еще тогда, когда крыжовник был зеленый, как яблоки, и не крупнее гороха. И малину они здесь собирали, когда устраивали набег вместе с мальчишками.

Салли увидела мистера Маклаггена – он что-то яростно рыхлил в конце дорожки – и от греха подальше уплыла прочь сквозь кирпичный забор. По ту сторону забора было просторное зеленое спортивное поле. В дальней дали белые фигурки проводили церемонию крикета.

– По-моему, – неуверенно произнесла Салли, – по-моему, я люблю смотреть крикет.

Только вот, вспомнила она, это ужасно неловко, когда ты одна-единственная девочка на целом поле, полном мальчишек. Все они глазели на нее и говорили друг дружке: «А, эта девчонка – она же Мокрая Макарона». Иногда в лицо. А поскольку мальчишки есть мальчишки, они, естественно, не различали сестер и беспристрастно обзывали «Мокрая Макарона» всех четырех скопом. Но сейчас, когда Салли была в идеальном состоянии полной незаметности, ей почему-то было никак не заставить себя смотреть на все это обширное зеленое пространство. Она боялась, что растворится в нем окончательно. От нее и так мало что осталось. Держась поближе к стене и домам, она оставила позади открытый велосипедный сарай, пересекла квадратную асфальтовую площадку с баскетбольными корзинами по одному краю и промчалась вдоль череды теннисных кортов. Там сонно перестукивались мячики: тук-тук. Мальчики в белом, игравшие в теннис, были все из самых старших классов и выглядели и говорили совсем как взрослые мужчины. Как-то это было неестественно, что они школьники, а их не отличить от учителей. Еще они пугали Салли, когда вдруг разражались взрывами басистого смеха. Она всегда думала, что это они над ней смеются. На этот раз, когда они расхохотались, она представила себе, как они говорят: «Только погляди на эту девчонку! На ней же ничего нет, даже тела! Ха-ха-ха! О-хо-хо!»

– Сами вы ха-ха! – сердито пробурчала Салли, проплывая мимо. – Я не виновата!

Ну конечно, подумала она, как будто смущение разбередило в ней новые идеи, конечно это, скорее всего, просто сон. Но даже если вдруг все это по-настоящему, мама и Сам знают, что делать. Ведь мама почти-почти совсем увидела ее у зеленой двери. Надо просто дождаться конца уроков, и родители расскажут ей, что случилось.

– Может, это все знают, кроме меня, – сказала Салли, и несуществующие глаза защипало от ненастоящих слез. – Мне никогда ничего не рассказывают.

Тут и уроки кончились. Салли очутилась в самой гуще бегущей серой толпы мальчишек – ее крутило, швыряло, мотало из стороны в сторону. Кругом хохотали: «Слыхал, что Триггс сказал Машему на географии?» – спорили: «А вот и нет! Они полноприводные!» – насмешничали: «Не сдавайся, Питерс! Попробуй тронь меня – увидишь, что будет!» – и безмолвно дрались: бац.

– Ой! – сказала Салли. – Я почувствовала!

Интересные дела… Наверное, у нее все-таки есть что-то вроде тела. Ведь она совершенно точно попала под удар – между чьим-то кулаком и чьим-то чужим телом. И идти против толпы было так же трудно, как обычно. Хотя Салли толкалась и пихалась и была уверена, что все ее тычки пройдут сквозь кого-нибудь из бегущих, галдящих мальчишек, оказалось, что этого-то она и не может. Словно у каждого мальчишки вокруг плотного тела было еще теплое, упругое, дрожащее жизненное поле, которое не пропускало Салли. Оно было тонкое, как папиросная бумага, но все же было. Салли чувствовала, как оно слегка похрустывает каждый раз, стоит ей налететь на очередного мальчишку.

– Удивительно, – сказала она. – А что, все живые существа такие? Надо не забыть как-нибудь попробовать пройти сквозь курицу.

Оливер был бы более крупной мишенью, но от одной мысли пройти сквозь Оливера Салли становилось страшновато.

Пока Салли разговаривала сама с собой, толпа мальчишек схлынула и умчалась, и она осталась одна – вся какая-то будто потрепанная. Она сказала бы, что запыхалась, только у нее и дыхания-то не было. Салли двинулась дальше, за угол, в школьный сад под липами. Там было еще больше мальчишек: они выходили из-под лип и бродили по саду. Салли зависла над вытоптанной землей и стала смотреть на них. И вот что странно: мало кто из мальчишек ходил как нормальный человек: кто шаркал, кто косолапил, у кого одно плечо торчало выше другого – и они будто нарочно так делали. Один мальчишка ходил туда-сюда по отрезку футов в двадцать, пиная сухую землю, и коленки у него словно бы подкашивались. Челюсть у него отвисла, и он что-то бормотал про себя. Через каждые несколько шагов то одна, то другая коленка у него резко сгибалась, словно помимо его воли.

– Министерство дурацких походок… – разобрала Салли, что он бормочет. – Министерство дурацких походок…

Это был Говард – тот самый мальчишка с незаразными занозами.

Рядом с ним другой мальчишка, рыжий, расхаживал, скрючив руку, будто калека, и весь дергался. На каждом шаге он строил очередную жуткую рожу.

– Тише, джентльмены, прошу вас! – бурчал он перекошенным ртом.

Этого звали Нед Дженкинс, вспомнила Салли, и рука у него, насколько она знала, была совершенно здоровая.

– Ну и ну! С виду можно подумать, они все спятили! – поразилась она.

Ей не верилось, что мальчишки всегда так себя ведут. Ученики этой школы были все как на подбор статные юные джентльмены. Но она смотрела на эти спотыкающиеся, бормочущие, дергающиеся фигуры и мало-помалу вспоминала, что они часто так себя вели или вытворяли что-то не менее странное. Шарт как-то сказала ей, что все мальчишки чокнутые. Тогда она пустилась спорить, но теперь подумала, что Шарт верно говорила. Салли все смотрела на них и старалась удержать в своей непривычной туманной памяти все их придурочные выходки: вдруг что-то, хоть что-нибудь, натолкнет ее на мысль, как она стала такой.