Полумертвые души. Соседи - Сергей Никшич

– Это как мы работать теперь будем? – кричал Голова, витийствуя перед подчиненными: Маринкой, Тоскливцем и паспортисткой. – И какой у нас будет авторитет, если они при посетителях будут вещать из подвала всякую чушь? Приказываю тебе, Тоскливец, в двадцать четыре часа освободить от их присутствия служебное помещения. Я в тебя верю, ты способен справиться с этой задачей.

От гордости, что в него поверили, Тоскливец, сидевший за столом на своем излюбленном стуле, раздулся, как жаба по весне. И тут же сморщился, как сухофрукт, когда уразумел, что задача почти неразрешимая.

– Не нужно от них избавляться, – зашептал он Голове. – Пояса за казенный кошт паспортистке и Маринке купим, и все дела. Да и не посмеют они в рабочее время… А то, что пару папок сожрут, так оно и к лучшему, нам все равно отчетность хранить негде.

Но Голова не был согласен с подчиненным и опять повторил, что дает ему двадцать четыре часа, и если после этого срока нечисть будет еще копошиться под полом и мешать ему работать дурацкими рассуждениями, то он отправит Тоскливца к ним и тот до конца своих дней будет работать дежурным по подвалу. Не захотел стоять дозором возле шлагбаума, изволь караулить подвал, чтобы соседи не проникали в кабинет начальника.

– И дежурить будешь круглые сутки! – кричал Голова. – У нас теперь строго!

Тоскливец по обыкновению делал вид, что во всем с ним согласен, но сам подумывал о том, что для разрядки обстановки неплохо было бы исчезнуть с театральных подмостков, в которые превратился сельсовет, и уйти домой, чтобы втихаря подкрепиться и отдохнуть от службы, становящейся все более обременительной.

Вот в какой момент в сельсовете появился Хома и стал просить Тоскливца помочь с документами ему и его невесте.

Тоскливец, которому сразу же стало завидно и который от зависти стал задыхаться и покрываться пятнами, чтобы себя успокоить спросил:

– Ты с ней там же, где и со мной познакомился?

Потому что представить себе не мог, чтобы кто-то мог полюбить полного бессребреника, смысл жизни которого заключался в чтении никому не нужных книг, издающихся нынче без всякой цензуры и содержащих, как кто-то сказал ему в корчме, идеи странные и даже опасные. Но Хома не понял, что тот над ним издевается, и спокойно ответил, что нет, не там, но очень просит ему помочь. И Тоскливец назвал ему цифру, такую длинную, что она могла означать все что угодно – год всемирного потопа, телефонный номер или что-то в этом роде, но никак не напоминала ту скромную сумму, которую надлежит платить за справку. Ошарашенный Хома отошел тогда от Тоскливца, который со свойственной ему жадностью поторопился и встрял не в свое дело, и подошел к Маринке, но не услышал благой вести и от той и направил тогда свои стопы к Голове, который полулежал на служебном диванчике и отдыхал после утреннего скандала. Вид рыжего Хомы окончательно испортил ему настроение и пищеварение, и он попытался выставить настырного посетителя еще до того, как тот открыл рот.

– Ты же не из нашего села? Так почему ты здесь шатаешься? Уходи…

– Человек ведь я, – резонно ответствовал ему Хома. – И мне нужна помощь.

Но Голова не был готов к философскому диспуту. И был по-своему совершенно прав. Но он не знал, что разговор этот слышит неукротимая Гапка, которая притащилась в присутственное место и сразу же получила повод повоспитывать бывшего супруга.

– Нет, вы посмотрите на него, – раздался ее голос, от которого внутренности Головы словно перехватили жгутом, – лежит брюхом вверх, как таракан, и ни себе, ни людям…

В подвале кто-то четко добавил «ни соседям».

– Ага, так и здесь эти завелись! – радостно вскричала Гапка. – Ну и сельсовет! Одна нечисть, что в конторе, что под полом. А руководство, разумеется, нежится словно в колыбельке и мечтает, как забесплатно нажраться в корчме, а потом утащиться к городской вертихвостке на ворованной автомашине.

– Машина эта не ворованная, – попробовал возразить Голова, но Гапке было лучше известно.

– Такие машины, – безапелляционно заявила она, – не ворованными не бывают.

К своему негодованию Голова услышал, что Маринка и Тоскливец согласны с Гапкой и что он оказался в меньшинстве. А тут в сельсовет зашел оживший кот Васька, но ему никто не верил и все знали, что он подслушивает разговоры, чтобы шантажировать потом, когда его в очередной раз переедет Дваждырожденный. И кота вышвырнули взашей, но он сделал вид, что ничего особенного не произошло, и, задрав хвост трубой, отправился осматривать свои владения.

Хома, которого дома ожидала его Наталочка, совершенно не был намерен участвовать в этом, как ему показалось, сумасшедшем доме, и он повернулся и ушел. И сказал Наталочке, что если браки свершаются на небесах, так при чем здесь тогда казенные документы, ведь главное, чтобы они были живы и здоровы. Богаты он не добавил, потому что на это никакой надежды не было. Но в этот же вечер, когда он помогал бабке Катерине на огороде, лопата его наткнулась на нечто твердое, что оказалось сундуком со множеством золотых кружочков. И в Горенке в очередной раз разразилась золотая лихорадка, которая периодически, как поветрие, поражала обитателей села. Но повезло только Хоме. И он построил дом на берегу озера, чтобы Наталочке, если у нее будет такая надобность, было недалеко до воды. Русалки они ведь такие…

Кстати, о том, что она русалка догадалась только Явдоха, но она, будучи женщиной мудрой, никому ничего не сказала, и только посмеивалась, глядя, как Наталочка семенит своими хорошенькими ножками по улице Ильича Всех Святых в сельпо или на почту.

И лето закончилось новосельем у Хомы, богатым урожаем, дождем из золотых звезд, которые падали куда-то за лес, как небесный фейерверк. И однажды ночью Наталочка предложила Хоме покататься в небесах и взяла его за руку, и они долго носились по Млечному Пути, а Наталочка все рассказывала о том, как она жила в одной северной стране и как чуть не погибла, когда ее лодка перевернулась в фиорде, и ее утащили к себе русалки, и одна из них даже ее удочерила, а Хома все уговаривал ее успокоиться и вернуться на Землю, в Горенку, которую он уже полюбил всем сердцем, как каждый, кого судьба заносит в эти места. И опять же он вспомнил о том, что давно не писал своим родителям и поэтому ему нужно на почту, и Наталочка, жалобно вздыхая оттого, что ее возлюбленный не романтик, вернула его в село. По дороге они встретили Явдоху на метле, но, чтобы ее не смущать, сделали вид, что ее не узнали, ведь деревенским жителям, даже если они русалки и феи, присущ особый деревенский такт.

И Хома послал своим родителям много денег и цветную фотографию Наталочки и пообещал приехать вместе с ней, как только позволят обстоятельства.

Ну вот, пожалуй, и все. Оксану он с тех пор встретил только однажды – она ехала по Константиновской в машине с откидным верхом, которую вел, как показалось Хоме, человек весьма состоятельный. И Хома, к своему удивлению, за Оксану обрадовался. А как только машина с Оксаной скрылась из виду, дорогу ему перешел Чобот, который из последних сил тащил коробку с камнями, чтобы попытаться всучить ее кому-нибудь как макулатуру. А Наталочка каким-то неведомым Хоме образом узнала про Оксану, но не приревновала, а объяснила ему, что любовь у людей бывает двух видов. При одном, а так бывает чаще всего, тело одного человека влюбляется в тело другого и душа в этом почти не участвует. При втором – душа любит душу, и это и есть настоящая любовь. Хома по простоте своей душевной ее не очень-то понял, но зато ей поверил.