Золотой пленник - Алекс Орлов

– Ничего, если сильно пачкать будут, мы им задницы пенькой законопатим. У меня не побалуешь. – Капитан остановился. – Сам-то готов к походу?

– Так точно, господин капитан, сэр!

– Все порошки взял? Нож, пилку?

– Так точно!

– Руки-ноги отрезать приходилось?

– Случалось, – вздохнул лекарь.

Вскоре после завтрака объявили построение, потом повели колонны вниз. С вершины горы открывалась живописная картина, вдалеке в туманной дымке угадывались домики городка Хаски, у основания горы стояли три лагеря – два были прежде, а третий возник только вчера. Дорогу у подножия охраняла сотня пехотинцев, их построили в две шеренги – по обе стороны, чтобы охватить колонну невольников и сразу дать почувствовать строгость. Чуть подальше редкой цепью стояли разукрашенные рейтары на высоких тонконогих бахолтинцах, к седлам двоих рейтар блестящими цепочками были пристегнуты два огромных, черных как смоль пса.

– Это не охотничьи, – заметил конопатый Витас, когда колонна спустилась ниже. – Охотничьи породы я знаю.

– Очень даже охотничьи, – возразил Спирос. – Только охотятся они на людей.

Когда колонна шла меж шеренг пехотинцев и рейтар, все с интересом рассматривали невиданных прежде лошадей. Помимо непривычной стати привлекали внимание шрамы, покрывавшие морды животных. Их наездники выглядели столь же убедительно – все с пышными усами, загорелые и обветренные.

Не останавливая, колонну развернули вокруг горы и повели прямиком на юг, за ней стали пристраиваться телеги. На трех были провиант, вода и фураж для лошадей, на четвертую погрузили самопотравившихся интендантов, а на пятой ехали слуги фон Криспа и Горна, везшие сундуки своих хозяев. У капитана набрались небольшой сундук и дорожная корзина, в то время как лейтенант вез два больших сундука и три корзины.

Три дня колонна тянулась под палящим солнцем, и лишь ночь приносила хоть какую-то прохладу.

От жары невольники спасались неким подобием шляп, плетя их из попадавшейся на обочинах высохшей травы. Степной горизонт растекался бурой линией, подрагивая, поднимались миражи – кипарисы, белые башни появлялись на миг, поражая своей четкостью и кажущейся реальностью, а затем исчезали. Голубые озера выглядели вполне достижимыми, иногда над гладью воды появлялись паруса, но стоило подуть с востока горячему ветру – и дивной красоты картины, дрогнув, распадались, оставляя лишь безжизненную степь и пыльную дорогу.

– Стой! Привал! Выдача воды!

Этой команды ждали все: и невольники, и пехотинцы, и бывалые рейтары. Их псы, вывалив длинные красные языки, едва не мели ими дорогу, часто поводя боками. Только запряженным в телеги степным лошадкам все было нипочем, они не нуждались в воде до самого вечера и были рады, если им просто поднесут пучок горькой жесткой полыни.

– Не толкаться! Не то меркой по голове! – ругался сержант Уэйт, замахиваясь на самых непоседливых. Вода в дороге была дорога, потому выдавать ее поручалось не просто вольному, а сержанту.

– Ох и пекло, так мы и до войны не доберемся – в дороге поляжем, – пожаловался Густав. Его лицо покраснело на солнце и никак не хотело принимать загар.

– Следующий!

Питер шагнул с глиняным стаканчиком к сержанту, тот отмерил порцию воды, и Питер опрокинул ее в рот один махом – стаканчик требовалось возвратить быстро, в спешке их взяли всего дюжину на все триста человек. Однако глотать все разом Питер не спешил, Крафт научил его, как растягивать удовольствие, – сначала выпивалась только половина мерки, а вторую половину держали во рту, чтобы пропускать в себя небольшими глотками.

– А скажи, Крафт, вот эти города, что мы видим, – они откуда? Они вообще есть? – спросил Питер, когда вода была выпита.

– Говорят, что есть, только далеко.

– Ну как далеко – за морем?

– Может, и за морем.

– Ну и рожа у тебя, Спирос, как у мертвеца! – воскликнул вдруг Густав. Все повернулись на его голос, и действительно, от солнца синяки на лице Спироса приобрели жуткие цветосочетания.

– Не каркай, урод, мы ведь на войну идем! – вступился за Спироса конопатый Витас.

– Закройся, ляпа!

– Кто?! – Лицо Витаса стало краснее обычного. Оба были литовцы, и только они знали, что это за оскорбление. – Да я тебя сейчас…

Поймав на себе строгий взгляд сержанта, Витас отступил.

Возле бочки с водой, словно призраки, появились с запавшими глазами бывшие интенданты во главе со своим предводителем. Сегодня первый день, как они шли на своих ногах, а два дня до этого лежали на телеге пластом. Стараясь, чтобы болезнь выглядела правдоподобнее, они съели яда больше, чем следовало, и едва не погибли.

Капитан сжалился над ними и распорядился выдавать больше воды, чтобы выводить отраву. Он единственный из всех казался бодрым и довольным всем, что происходило.

Едва колонна останавливалась неподалеку от какого-нибудь населенного пункта, он оставлял за себя лейтенанта Горна и устремлялся в город, чтобы получить положенную воду и питание. Несмотря на то что своих припасов, состоявших из вяленой конины и сухарей, невольникам хватало, фон Крисп старался всячески разнообразить их стол. Так в обозе появилась телега с сушеным инжиром и курагой – их раздавали всем желающим по горсточке при каждой остановке, и невольники с удовольствием посасывали сухофрукты в дороге.

На четвертый день к вечеру вышли к городку Кинос, от которого до Гринвальда оставалось два дневных перехода – разойдясь, роты делали по восемнадцать миль в день. Капитан ускакал в город и вскоре вернулся в сопровождении бургомистра и нескольких стражников, привезших две сотни черствых хлебов. Видно, бургомистр хотел произнести перед идущими на войну солдатами патриотическую зажигательную речь, но, увидев грязных измученных невольников, смутился. Он о чем-то спросил капитана, тот ответил, и бургомистр все же выступил, сказав, что население поддерживает солдат императора и надеется, что они поставят мятежников на место.

Для ночлега был выбран небольшой холм, на нем проще было охранять невольников от побега.

Солнце село необычно быстро, но западный край неба еще долго полыхал алым, подкрашивая его, пока совсем не стемнело.

Питер стоял над Киносом и наблюдал за тем, как один за другим гаснут в домах огни, погружая город в сон. Что-то тревожное было в этой мирной с виду картине, как будто вместе с огоньками из города навсегда уходила сама жизнь.

Утром, еще до рассвета, невольников подняли, раздали сухари и конину, потом – воду и инжир. Все жевали не спеша: какой смысл ломать зубы, если в дороге нечем заняться?

Заложив за щеку половинку сухаря, Питер сходил на то место, откуда вчера наблюдал за городом. Сейчас с этой точки было видно значительно лучше, белые дома плавали в предрассветном голубом тумане, к бледному небу вздымались синие кипарисы, и ничто не нарушало холодной тишины.