Ключ. Последняя Москва - Наталья Громова

В двадцать шесть лет у Андреевской церкви в Киеве с Львом Исааковичем – при пересказе ему искушения Христа в пустыне.

В дальнейшие годы – после встречи с Минцловой – измененная Москва, ощущение всех умерших живыми…

Оптина пустынь: белый нимб вокруг головы старца. Преображенная природа (лес, дорожки в нем, светящиеся в ночной темноте). Радость, исчезновение всех желаний, кроме желания умереть. Не передаваемая словами сыновняя покорность».

Будущий святой старец о. Анатолий не увидел в ней «оккультную топь», а светло благословил на последующие испытания…

«Светящееся, как бы прозрачное и в белом нимбе лицо сестры Насти в период душевной болезни, предшествовавшей слабоумию. Она болела в Мещерской больнице и в эти дни вызвала меня из Москвы, чтобы сказать: „Во мне был дьявол. А теперь во мне Бог“».

Доктор Бекки, о котором поминает Варвара в дневниках, писал в конце XIX века о расширенном сознании и называл «космическим» третью ступень, которая выше простого сознания человека. Человек словно подключается к жизни космоса, порядка Вселенной. Вместе с сознанием космоса, считал он, приходит интеллектуальное просветление, которое переносит человека в новый план бытия, соединенный с чувством возвышения и радости, интеллектуальной силы. Вместе с этим приходит сознание вечной жизни. Удивительнее всего, что здесь нет противоречия с привычной верой.

Это был ее личный опыт, который она никому не навязывала, но он оказывался жизненно необходим близким ей людям. Она вновь и вновь перечитывала когда-то переведенную книгу.

«После чтения Джемса „Многообразие религиозного опыта“.

Для тех, близких мне лиц, которые читали эту книгу, прибавлю к фактам, о которых там сообщается, о „световых явлениях“ (фотизмы) случаи, пережитые лично мною. Самый яркий, имевший для меня внутренно глубокое, хотя и не сразу в волевой и духовной области проявившееся значение, произошел со мной в Оптиной пустыни больше тридцати лет тому назад.

Когда я подошла в числе других богомольцев под благословение о. Анатолия и увидела его окруженным как бы нимбом сильного белого света и необычайно благостного для меня излучения.

Через несколько минут после этого, когда я уже выходила из общей приемной в переднюю, о. Анатолий через келейника вернул меня. И позвал в свою келью. Там все предметы, как и он сам, представились мне как бы самосветящимися, но не таким ослепительно сияющим светом, каков был нимб вокруг его головы в момент благословения паломников.

Не раз были пережиты мной „фотизмы“ в форме призматических фигур, вытягивающихся в линии, идущие кверху (или неполные призмы и светящиеся треугольники).

Раза два в жизни они слились в сплошное скопление призм вокруг меня. Однажды они преградили мне дорогу (когда я поднималась в квартиру Анны по лестнице). Я считала их симптомами какого-нибудь на нервной почве глазного заболевания. Но однажды один из мистически одаренных и образованный в джемсовской области человек авторитетно мне сказал: „Это вступление в познавательную область, символически открывающуюся для вас радужными призмами. Впоследствии вы поймете, что они означали. Я это явление хорошо знаю“. А я так и не дождалась разгадки этого явления. Но перестала считать его болезненным».

Так получается, что на подобные мысли часто нарастает, как ракушки, огромное количество спекуляций или медиумических прозрений не очень нормальных людей. Одним из ближайших ее младших друзей и собеседников был Даниил Андреев, на подобных прозрениях он и выстроил свою «Розу мира».

Он замечательно выразил свой опыт соприкосновения с Иным миром, когда жил в Трубчевске на реке Нерусса: «Когда Луна вступила в круг моего зрения, бесшумно передвигаясь за узорноузкой листвой развесистых ветвей ракиты, начались те часы, которые остаются едва ли не прекраснейшими в моей жизни. Тихо дыша, откинувшись навзничь на охапку сена, я слышал, как Нерусса струится не позади, в нескольких шагах за мной, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным. Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось всё, что было на земле, и всё, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом для человеческого сердца, я чувствовал, будто стройные сферы, медлительно вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня. И все, что я мог помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством».

Творчество невозможно без ощущения этого единства с миром. Когда-то я почувствовала нечто подобное; я шла по Чистопрудному бульвару, слепило яркое весеннее солнце, так что плохо было видно окружающее, я только слышала визг бегущих детей, движение людей, и вдруг я почувствовала, что все словно проходят сквозь меня: и дети, и люди, и солнце. Я стала проницаема и прозрачна – и это вызывало странное ощущение своей общности со всем, что есть в мире и природе.

Личный опыт

Незадолго до смерти Варвара написала:

«Последнее время мной как будто чувствуется движение земного шара – особенно если закрыть глаза. Или в бессонные ночи, в темноте. Если это днем, усидеть на стуле нельзя – необходимо лечь. Забыла, у какого писателя (кажется, у Паскаля) было то, что он называл „wertige d’infini“ – головокружительные ощущения бесконечности.

„Просто гипертоническая "мозговая тошнота"“, – скажет любой врач. Не отрицаю и я этого слишком знакомого явления. Но не знаю, есть ли у медицинской науки способ доказать, что и так называемая гипертония – мозговое уже следствие, порождающее у старости и порога смерти новое восприятие движения (как и времени и пространства)».

Удивительнее всего было то, что Мария Иосифовна Белкина рассказала мне о своем переживании связи с космосом невероятно похоже. Она говорила мне, что ее тело содрогается от любых перемен погоды, взрывов на солнце, движений атмосферных масс. Она чувствовала, как на небе собираются тучи, как сквозь них рвется солнце. Наверное, потому, что человек приходит из космоса и туда возвращается.

Последнее десятилетие я встречалась с людьми не просто пожилыми, а с теми, кто был совсем близок к Порогу между этим и иным миром. Наши разговоры о прошлом, о литературе неизбежно соскальзывали в рассказы о пережитых «иных состояниях». И чем старше были мои собеседники, тем важнее для них был такой опыт. Многие стеснялись его, думая, как и Мария Иосифовна, что это сочтут за старческое слабоумие.

Я часто думала, что если бы можно было запечатлеть, а затем смонтировать самые разные свидетельства внутреннего опыта, то мы могли бы увидеть связи и смыслы, которые не различимы в обычной жизни.

Каждый человек несет свой личный отпечаток опыта, и при сложении можно было бы получить картину, которая давала бы нам ответы на множество вопросов, в том числе и о Промысле в жизни каждого человека. Собственно, это и пытался строго научно делать в книге «Многообразие религиозного опыта» психолог Уильям Джеймс, развернув для людей границы невидимого.

Конечно же, очень многое из того, что переживала Варвара, было близко и мне, потому что я бродила по тем же дорогам, мучилась похожими вопросами. Однажды мне показалось, что я вижу эту странную связь жизни и того, что может быть после жизни. Мне казалось, что человек должен полностью выполнить свое назначение здесь, и только после этого у него настанет работа в другом мире. Это словно ступени ракеты, которые отпадают одна за другой.