Шесть камешков на счастье - Кевин Алан Милн

– Станешь, милая. – И сестрой. – Просто… Не в этот раз. У этого ребенка будут другие мама и папа.

Расстроившись, Элиза убежала.

– Простите меня, – обратился к родителям Нэйтан. – Нас обоих. Но мы чувствуем, что поступаем правильно.

Его отец отстранился от плачущей жены, обнял меня, затем Нэйтана.

– Не скажу, что мы не удивлены и не разочарованы. Но мы рады, что такое сложное решение вы с Мэдди приняли вместе. Оно, думаю, далось вам совсем не легко, но я думаю так: то, что вы решили отдать малыша тому, кто, как вам кажется, позаботится о нем лучше, говорит о вашей огромной любви к этому ребенку. И я вами просто горжусь. Если в вашей семье всегда будет царить такая любовь, вы будете очень счастливы в браке. Непременно.

Нэйтан крепко сжал мою руку, и я сочла это деликатной попыткой напомнить, чтобы никаких планов на будущее я больше не раскрывала.

Миссис Стин шагнула вперед и в последний раз дотронулась до моего живота, вытирая другой рукой слезы.

– Вы хоть пришлете мне ее фотографию? – улыбнулась она через силу.

– Конечно, – ответила я, задыхаясь от чувства вины и борясь с подступавшими к горлу рыданиями.

– Или его, – напомнил пастор Стин.

– Да, папа. Или его.

Я шла по коридору в школе, как вдруг меня догнал Грант. Рядом никого не было. Я остановилась.

– Ты ведь уже совсем скоро родишь, верно? – спросил Грант.

До этого мы долго не разговаривали. Надо сказать, вид у него был сейчас совсем неважный: мешки под глазами, как будто он не спал недели две. К тому же исхудал так, что стал похож на тень.

– Через полторы недели, – ответила я. – Но у меня постоянно схватки. Врач говорит, что это может произойти когда угодно.

– Пол ребенка ты решила не узнавать? – не отставал Грант.

Я покачала головой.

– Но ты точно собираешься отдать его на усыновление?

Я кивнула. Грант продолжил:

– Хорошо-хорошо. Думаю, это к лучшему.

Должно быть, выражение лица у меня стало таким жутким, что он тут же поправился:

– То есть не для меня, конечно… Я имею в виду, для ребенка… и для тебя. – Он помолчал и пробормотал: – Слушай, детка, я знаю, я облажался. Сильно. Мне хотелось бы быть для тебя лучшим отцом. Но как?

Казалось, Грант пытается подобрать слова.

– Я хочу тебе сказать еще до рождения этого ребенка: ты достойна лучшего. Что бы ни случилось в будущем, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Элиза тоже. Вы особенные, и я хочу, чтобы ты смогла осуществить все свои мечты. Не позволяй никому встать у тебя на пути.

Он снова сделал паузу, глядя вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.

– Прости меня за то, что я сделал с тобой. И за то, кем я стал после смерти твоей мамы.

Грант попытался положить руку мне на плечо, но я отстранилась, стыдясь его прикосновения. Его лицо помрачнело.

– Да, ты слишком добра ко мне, Мэделин, – снова пробормотал он, очевидно сделав акцент на моем имени. Наверное, это был второй или третий раз в моей жизни, когда Грант назвал меня по имени. Уходя, он добавил фразу, которую я слышала всего однажды – на объявлении приговора маминому убийце:

– Но в угоду милосердию нельзя жертвовать справедливостью.

Я не поняла, что Грант имел в виду. Но тем же вечером его машина на полной скорости врезалась в дерево рядом у проселочной дороги. Алкоголя в его крови обнаружено не было, но он был не пристегнут. Об этом даже показали сюжет в десятичасовых новостях – сначала искореженный автомобиль, а после этого парня с микрофоном на фоне нашей школы, который долго рассказывал, что погибший был прекрасным преподавателем и заботливым отцом и все его очень любили. Следствие пришло к выводу, что, должно быть, машина попала в яму на обочине и водитель не справился с управлением. Но мы-то с Нэйтаном знали.

Просто для Гранта настал час расплаты.

И все равно я проплакала всю ночь. В основном из-за Элизы, которая до сих пор с нетерпением ждала дня, когда сможет вернуться к отцу. Он все время повторял ей: «Скоро, милая, скоро мы снова будем жить вместе». Однако я плакала, потому что еще хранила в памяти времена, когда Грант не пил. Каким бы жутким отчим ни становился напившись, я все еще помнила, каким он был до того: любящим мужем и человеком, который помогал мне в трудную минуту.

Может быть, в угоду милосердию и нельзя пожертвовать справедливостью, но в данном случае, как мне казалось, справедливость вошла в дверь без стука.

На следующий день мы с Нэйтаном решили не ходить в школу, а остались дома с Элизой. После полудня у нас состоялся очередной тяжелый разговор: я хотела рассказать его родителям правду, а Нэйтан меня отговаривал. Но я больше не видела смысла в том, чтобы скрывать, кто отец ребенка, – ведь Грант был мертв. И ни полиция, ни газеты уже ничего бы сделать не смогли.

Однако Нэйтан прямо-таки рассвирепел:

– Ты ни черта не понимаешь, Мэдди! Нельзя рассказывать им ничего. Что с того, что Гранта больше нет? Это что-то меняет?

– Это меняет все. Теперь это просто семейное дело. Никакой полиции, никакого суда. Не нужно давать показания. Теперь все иначе, Нэйтан. Так почему ты и дальше должен тащить все на себе?

– О, и теперь тебя, значит, не волнует, что люди могут пронюхать?

– Конечно, волнует. Но твои родители имеют право знать правду, особенно после всего, через что мы все прошли.

– А Рэнди? Ты что, ему тоже собираешься рассказать? – ошеломленно прошептал Нэйтан.

– Он ненавидит меня, Нэйтан. Я бы ни за что ему не рассказала. И вообще, никто в школе не должен знать. Особенно те, кто обожал Гранта. А то еще подумают, что это я виновата в его смерти, – поморщилась я.

Нэйтан буравил меня взглядом гораздо дольше, чем хотелось бы.

– А разве это не так? – спросил он наконец.

– Мы виноваты в том, что случилось с Грантом? Не думаю, – откликнулась я.

– То есть ты думаешь, что его смерть – расплата за то, что он с тобой сделал?

– Не думаю, – сказала я быстро. – Хотя, признаюсь, иногда он так меня доводил, что я желала ему смерти.

– То есть если бы мы поступили иначе – пошли в полицию с самого начала, Грант был бы жив? – рассуждал Нэйтан.

Слышать этот вопрос мне было больно.

– Да, – вымолвила я слабым от волнения голосом. – Вероятно. В тюрьме… но жив.

– Неужели ты не поняла? Он же погиб из-за нас! – вскричал Нэйтан, схватившись руками за голову.

– Нет! Он покончил с собой, потому что не смог жить с чувством вины. Устал бояться последствий, которые, он знал, рано или поздно наступят, – возразила я. И остановилась – мне нужно было понять реакцию Нэйтана. – Ты ведь поэтому не хочешь рассказать все родителям? Потому что чувствуешь себя виноватым в смерти Гранта?