Алмазная история-2 - Иоанна Хмелевская

Итак, в одну сторону летели ироничные письма Кацперских дев, а им в ответ Мартинек всячески превозносил свою невесту, особенно напирая на её хозяйственность. Уж такая она мастерица, вон, даже смастерила потрясающую подушечку для иголок — глаз не оторвёшь. И с таким вкусом её отделала ракушечками, такой красивый бархат выбрала — просто нет слов!

Видимо, не так уж много изделий смастерила собственноручно прекрасная Антуанетта, потому как о подушечке для иголок Мартин писал неоднократно, что дало повод сёстрам деликатно поиздеваться над влюблённым братцем. «Теперь, любезный братец, — писали девы Кацперские, — отпадёт потребность в портном, жёнушка-искусница станет тебя обшивать. Это какая же экономия в хозяйстве!» А вот письмо Флорека, написанное уже позже, когда братец Мартин привёз молодую супругу в замок Нуармон: «…а на игольницу из красного бархата Антуанетта не надышится и трясётся над ней, словно та золотая…» — Чего это они так расписывают несчастную подушку для иголок? — недоумевала Кристина. — Прямо помешались на ней.

— Из-за того, наверное, что девушка она была бедная, приданого не имела, вот и подчёркивали всячески её хозяйственные способности.

— Возможно. Старики Кацперские небось по-крестьянски на какое-то приданое рассчитывали, но в письмах нигде не жалуются.

Тут я вспомнила о главном.

— Погоди, ведь по нашим предположениям алмаз в это время у Антуанетты уже мог быть. Интересно, куда она его дела? Оставила в Кале или привезла в Нуармон?

— Если обнаружила, то обязательно захватила с собой, — была уверена Кристина.

— А если не обнаружила? Он мог так и остаться в проклятом саквояже жениха, бывшего жениха. А брошенная невеста увлеклась новым поклонником, нашим Мартинеком, в саквояжик могла и не заглянуть. Не знала, что алмаз оказался в её распоряжении. Ведь недаром же Хьюстон так упорно разыскивает жёлтый саквояжик!

— Логично, — немного подумав, согласилась Кристина. — Могло получиться и так: заглянула в жёлтую сумку только перед самым отъездом в Польшу, обнаружила в ней сокровище, забрала с собой и спрятала уже где-то здесь. А перед кончиной не успела никому сказать.

— Перед кончиной, как ты выразилась, уж непременно бы хоть кому-нибудь призналась.

— Необязательно. Во-первых, может, не было у неё такого доверенного лица. А во-вторых, откуда человеку знать, что наступает эта самая кончина? Всегда ведь надеется, что ещё не время…

— В таком случае перед нами открывается роскошная перспектива: перекопать весь чердак, не ограничиваясь одной корреспонденцией.

— Будь я законченной свиньёй… — ехидно начала Крыська и многозначительно замолчала.

— Ну!

— Я предоставила бы моей сестре одной рыться на чердаке. Плевать мне на алмаз, марок вполне хватит на лабораторию для Анджея.

— Марки являются составной частью общей наследственной массы, — не менее ядовито заметила я. — Не говоря уже о тех, что наклеены на конвертах с перепиской Кацперских. Переписка принадлежит Кацперским, значит, ограбишь их. А на прочие я имею такие же права, так что придётся поделиться со мной.

— Холера! Придётся, видно, искать эту дрянь.

* * *

Итак, к утру мы смогли просмотреть всю обнаруженную корреспонденцию, хотя так хотелось прочитать её не торопясь, с чувством и толком. И все равно запомнилось, что панич Пясецкий упал в колодец, но угодил в ведро и его, панича, извлекли живым. А норовистая кобылка Розалинда вбежала по лестнице в парадную гостиную Млынарских, по дороге сбросив барона Лестке, — врубился, балбес, в притолоку и перебил севрский фарфор. А панну Ясиньскую по ошибке заперли в гардеробной вместе с паном Здиховским, и теперь неизвестно, что делать, ибо последний женат и ожидает потомка. А сколько пришлось напереживаться, когда в последний момент выяснилось, что из двух дюжин яиц половина — болтуны или тухлые, куры же по зимнему времени неслись плохо и очень важный приём оказался под угрозой срыва. Повар графьев Залесских по всему саду гонялся с кухонным ножом за паничем Ястшембским, потому как шаловливый панич шутки ради взял да и встряхнул суфле, что готовилось на званый вечер. Потрясающее чтение! Подумалось: даже если и не найдём алмаз, стоило покопаться в старьё уже ради одного удовольствия.

— Ну как, поспим немного? Глаза сами закрываются! — заявила сестра. — И честно предупреждаю: если меня с работы погонят, пойду в содержанки к твоему Павлу, неважно, под видом тебя или себя. А там пусть себе удивляется и не понимает сколько ему угодно.

— Да, придётся, видно, дать тебе отдых. А отпроситься с работы не удалось?

— Нет, пришлось брать справку, что больна.

— Чем? — с невольным интересом спросила я.

— Пищевое отравление. Пойди докажи, что нет! Если надо, могу хоть целый день просидеть в сортире. Запасусь интересным чтением и просижу.

— Ладно, поспим немного. Эльжуня все равно разбудит на завтрак.

* * *

На пятый день две трети чердака были приведены в образцовый порядок. Сжав зубы, мы с сестрой так налегли на работу, словно кто платил нам поденно золотыми долларами. И проделали её с величайшей тщательностью. Не обошли ни одного предмета, превышающего размерами спичечный коробок. Ничего не упустили. Отломанные мебельные ножки и ручки, а также прочие куски дерева рассматривали сквозь лупу, поскольку было логичным предположить, что если Антуанетта и нашла похищенный бывшим женихом алмаз, то укрыла его там, где прожила большую часть жизни. А если не так… ну что ж, все наши каторжные труды — псу под хвост. Крыська полетит вслед за Анджеем на Тибет, а я быстренько разведусь с Павлом, потому как моя душа не вынесет финансовой зависимости от него.

Итак, осталось нам обработать одну треть чердака. И тут я услышала исполненный надежды Крыськин возглас:

— О! Шляпная коробка! Может, ещё какой шедевр обнаружится?

Я бросилась к сестре, тоже преисполнившись надеждами. Ведь так долго нам не попадалось ничего интересного!

Старинная шляпная коробка была густо оплетена бечёвкой. Последняя оказалась вся в узелках, Крыська тщетно пыталась их развязать и, потеряв терпение, прибегла к помощи перочинного ножа. Вот, наконец, отброшена крышка. Затаив дыхание, я глядела из-за плеча сестры на содержимое картонки. В картонке оказались очень красивые вещи. Шёлковый веер, расписанный от руки, в прекрасном состоянии. Очень красивые бусы из морских раковинок, тоже хорошо сохранившиеся. Две пары длинных бальных перчаток, украшенный жемчужинами гребень и красная бархатная подушечка для иголок и булавок, отделанная по краям ракушечками. А шляпы никакой не было.

Кристина ухватилась за веер и принялась его раскладывать, я же взяла в одну руку игольник, во вторую — ракушечные бусы. Где-то я уже такие видела…

— Слушай, не в них ли Антуанетта изображена на портрете? — вдруг вспомнила я.

— Точно, в них, — подтвердила Крыська, помахав сначала веером на себя, а потом и на меня. — И сомневаться нечего! А вот и знаменитая подушечка, о которой столько раз упоминали Кацперские в письмах. Ничего себе подушечка для иголок. О, да она размером с думку! Спать на такой можно.