Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан

– Они обычно дворец охраняют, – смущенно пояснил Никифор, глядя, как шкипер «Фьорд-Элька» безуспешно пытается навести хоть какое-то подобие порядка. – Сражаются храбро. – Базилевс сжал кулак. – И приказам подчиняются беспрекословно. Сам увидишь, Сигурд.

Наблюдавший за «Фьорд-Эльком» ярл нахмурился.

– Может быть. Если не перетонут и корабль мой за собой не утащат до того, как в Миклагард доберемся.

Я не греб. Рана в боку не загнила – Пенда, Улаф и отец Эгфрит беспрестанно принюхивались ко мне, словно псы, – но если б я сел на весла, она могла бы открыться, так что я восседал на своем сундуке, подставив закрытые глаза солнцу и наклоняясь с черпаком всякий раз, когда ко мне подкатывала перехлестнувшая через борт волна. Думы о смерти Брама черной паутиной опутывали разум, а чувство вины якорем тянуло душу на дно. Мне отчаянно хотелось рассказать кому-нибудь, что Кинетрит переложила мою обреченность на Брама, но я знал, что не могу. Не потому, что меня возненавидят, хотя от этой мысли становилось еще тяжелее; возненавидят Кинетрит, ведь Брам для братства был что дубовый киль для «Змея».

Когда мы уже выходили в море, Бьярни, отвлекшись от своей работы – резной фигурки Тюра, – заметил, что больше никто не говорит о серебре, спущенном во франкскую реку, а ведь в этом всегда винили меня одного.

– Как это никто не говорит? Вот ты только что сказал, – ответил я.

Его брови взлетели вверх.

– А-а, ну да…

– Я давно не говорил, – потянул себя за рыжую бороду Свейн.

– И я, – сказал Аслак. – О куче серебра, что ты вышвырнул за борт. Я так уже несколько недель о ней не говорю.

– Козлы вы вонючие, – притворно огрызнулся я, глядя на их ухмыляющиеся рожи.

Теперь они вспоминали об этом с улыбкой, ведь сундук ярла до половины наполнился монетами, а скоро заполнится и весь. Я – один из тех, кто пролил кровь на арене ради этих улыбок. Но самое главное – мы снова шли Дорогой китов, а что может быть лучше для морехода? В небе, пронзительно крича, кружили чайки. Теплое море сделалось такого светло-голубого цвета, какого прежде никто из нас не видывал – холодные воды фьордов темны, как ночное небо. Оск сказал, что если б ему было суждено утонуть, он предпочел бы это прозрачное светлое море мрачному северному.

– Хоть видел бы, как вы горюете, пока иду ко дну, – задумчиво произнес он, налегая на весло.

– Скорее, как мы пируем и делим твое снаряжение, – поправил его Бодвар, вызвав смешки.

Море едва колыхалось, грести было легко. Однако генерал Вардан так не считал. Едва мы вышли из устья реки, как Сигурд приказал Тео и Вардану взять весла и грести. Тео просто сделал то, что ему велели, заняв место рядом со Свейном, а Вардан зыркнул на ярла своими ястребиными глазами, будто вот-вот когти выпустит. Генерал был широкоплеч и мускулист, но это еще не значило, что воин он хороший. Брам как-то говорил мне, что главное в мече – не резная рукоять. Сигурд, конечно, мог бы быть к нему почтительнее, но зачем? Корабль – его, и командует на нем он. Ярл не стал повторять дважды. Он предоставил Вардану выбор: либо тот садится на весла, либо ему дают нож и спускают на веревке за борт соскребать ракушки с днища «Змея». Грек оглянулся на императора, ища поддержки; Никифор отмахнулся, не желая участвовать в споре. Вардан отказался, зашипев, как раскаленная сковородка, на которую попала вода. Тогда Сигурд принес веревку и старый нож и кликнул Свейна Рыжего. Теперь генерал греб и потел наравне с остальными. Однако надо отдать ему должное – он умело управлялся с веслом и греб, не выбиваясь из общего ритма, а это скандинавы уважали.

Я быстро набирал былую силу – помогли моя молодость и умение Улафа врачевать раны. Каленое железо не только остановило кровь, но и не дало ране загноиться. Теперь страшный с виду шрам зарастал новой гладкой кожей и причинял меньше боли, чем можно было ожидать. Я снова взял в руки весло, но греб осторожно, чтобы рана не разошлась.

Шли дни и недели. Мы радовались солнцу и спокойному морю, время от времени удивляясь про себя, насколько же странная у нас подобралась компания. Скандинавы, англичане, датчане, греки, женщина, монах, синелицый, да еще и император – все вместе трудились и делили еду и питье, идя Дорогой китов в Великий Град. Мы прошли земли лангобардов и обогнули западные границы империи Никифора, или Римской империи, как именовали ее сами византийцы. Затем прошли мимо островов в Западном море, которые отец Эгфрит назвал «котлом цивилизаций», а еще – «колыбелью цивилизаций» и разными другими именами, утверждая, что эти обожженные солнцем земли рождали героев, мыслителей и искусных мастеров задолго до того, как на севере научились добывать железо и строить корабли. Спорить с ним никому не хотелось – стояло пекло, как в кузнице у бога Велунда. Рубахи, плащи и теплая одежда давно были убраны в сундуки. Спины и плечи покрылись волдырями, кожа облезала подобно змеиной шкуре, грубела и бронзовела. Когда мы не гребли, то укрывались от солнца в тени паруса, а когда оно уже стояло низко над землей, но все равно топило смолу в обшивке, мы развешивали вдоль бортов щиты и прятались в их тени.

Никто из нас, кроме греков, прежде не видел столько разных кораблей. Ветер раздувал паруса всевозможных мастей и размеров. Вздымались и опускались, вспенивая волны, огромные клювоносые дромоны. Покачивали боками, словно идущие на рынок хозяйки – бедрами, широкие, похожие на кнорры ладьи. Подскакивали на волнах рыбацкие челны. Повсюду виднелись белые паруса. Так и тянуло надеть кольчугу, схватить топор и ринуться вперед за добычей. Бодвар сказал, что мы, как псы, перед которыми разложили мясные яства и велели не облизываться. И верно. Терпение у морского разбойника, что счастье в супружестве, – быстро кончается.

Мы шли все дальше и дальше, останавливаясь на ночлег в бухтах. В этом сияющем море оказалась целая россыпь благоухающих хвоей островов. На попутном ветре корабли перелетали от одного острова к другому, как пчелы – с цветка на цветок. Вода была такая прозрачная, что мы прямо с палубы высматривали, нет ли подводных камней. Если доски было на берег не перебросить, мы вставали на якорь на глубине, а до берега добирались на снеккарах. Там разминали отвыкшие от земли ноги, жгли костры, готовили еду и охотились на зайцев, кабанов и лис среди олив, кедров и каких-то еще деревьев – Эгфрит сказал, они называются «хлеб Святого Иоанна»[47], потому что плоды этого дерева спасли проповедника, крестившего Белого Христа, от голода в пустыне. Жареные, они были терпимы, но все сошлись во мнении, что если, кроме этих стручков, есть нечего, то лучше от голода и не спасаться. На острове водилось много диковинных тварей, и мы попробовали мясо всех. Самой вкусной оказалась морская тварь, которая откладывала яйца в ямки на берегу. Размером почти со щит, она носила на себе панцирь, жесткий, как дубленая кожа, – стрелой не пробьешь. Да и не нужно было – за таким неповоротливым зверем и одноногий бы поспел.

Рим теперь казался далеким, увядшим на солнце воспоминанием, а до славного Миклаграда, куда вела нас золотая нить судьбы, было еще далеко. Побратимам наскучило жариться под палящим солнцем, все ходили с кислым видом. Нам не сиделось на месте. И, как тот пес, о котором говорил Бодвар, мы не устояли перед мясными яствами. Искру пустил Вардан, хворостом стала наша жажда серебра, а мясом – арабская галера. За три дня до того, как все случилось, мы поймали порывистый восточный ветер, который промчал нас по бескрайней глади Эгейского моря, а потом нацелили носы кораблей на север, держась близ засушливой, скалистой оконечности Никифоровой империи. Заря расплавленным железом растекалась по синей кромке неба. Мы отчаливали от пустынного острова у берегов Эфеса. Улаф и Вардан, как обычно, поддевали друг друга от нечего делать. Эти двое не ладили, как кольчуга и дождь. На этот раз Вардан говорил, что хоть мы, скандинавы, и храбрые воины, все же хитростью и военным умением им, грекам, уступаем. Проглотивший наживку Улаф ответил, что в словах грека правды быть не может, и спросил, как такой хитрый и умелый воин, как Вардан, допустил, что задницу императора при нем спихнули с трона. Сигурд и Никифор обычно не вмешивались в эти перепалки, но, когда зашел спор о кораблях, не выдержали. Может, ярлу и базилевсу тоже было скучно… В общем, когда Рольф с «Морской стрелы» указал нам на север, где в горячем мареве виднелся парус, я сразу понял, что сейчас будет.