Немой крик - Анжела Марсонс

Ким быстро сложила два и два. Грязь могла так быстро прилипнуть к внутренности зубов только в одном случае.

Девочку похоронили живой.

Трейси была первой из «сбежавших», и иногда я жалел об этом. Это внезапное чувство сожаления, которое я почувствовал после того, как все закончилось, было таким удивительным и незнакомым, что я долго пытался найти ему какое-то название.

Психопаты обычно не углубляются в размышления о своих прошлых деяниях, если только их план не провалился, но и в этом случае эти размышления носят аналитический, а не эмоциональный характер.

Мой мир слегка поколебался, когда я бросил эту приставалу на землю. Уже позже я понял, что сожаление у меня вызвало не то, что я с ней сделаю, а то, что я никогда ее больше не увижу – не увижу округлых движений ее бедер, когда она движется по комнате. Так что сожаление было связано только с моей собственной потерей.

Мир восстановил равновесие.

Но независимо от этого, я всегда знал, что Трейси была другой. Есть женщины, которые, даже будучи совсем юными, выделяются из толпы. Они входят в комнату, и все головы поворачиваются в их сторону, а глаза начинают обшаривать их тело. Это никак не связано с их красотой – скорее, дело в их внутреннем стержне, в их духе, который никогда не сломается. В их решительности, которая позволяет им добиваться того, чего они хотят.

Это привлекает и возбуждает.

Я знал, что мать Трейси, Дина, впервые продала ее за тридцать пять фунтов, когда девочке было девять лет. Через неделю, когда Дина освоилась с рыночными ценами, стоимость ее дочери значительно возросла, а через пару месяцев сама Дина полностью распрощалась со своей профессией. Социальные службы забрали у нее Трейси, через два дня после того, как девочке исполнилось четырнадцать лет. Ее привезли в Крествуд и поместили среди других девочек: избитых, изнасилованных, брошенных…

Трейси это не понравилось. Она совсем не чувствовала себя жертвой и хотела продолжать заниматься тем, чем занималась.

Убедившись на своем горьком опыте, что верить никому нельзя, Трейси прятала свои сбережения от Дины в течение двух лет. Девчонка не жаловалась на трудности, с которыми сталкивалась в своей жизни, – она научилась превращать их в свою выгоду.

Трейси все рассказала мне о своей прошлой жизни, и ее рассказ напомнил перечисление ничего не значащих фактов из какой-то книги. Может быть, раз или два ее голос слегка задрожал, но она быстро пришла в себя и продолжила рассказ. Я слушал, кивал, а в конце предложил свою помощь.

А потом мы занялись сексом. Прошу прощения… сексом занялся я, а она мне сопротивлялась. Изнасилование – слово очень грубое и не полностью отражает то, что произошло между нами.

После всего она встала и посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был холодным, оценивающим и никак не вязался с ее юным личиком.

– Ты за это дорого заплатишь, – пообещала она.

Я совсем не боялся, что Трейси расскажет кому-то о том, что произошло между нами. Ведь она не верила никому, кроме себя. Она придумает такой способ отомстить мне, который сможет принести ей хоть какую-то прибыль.

Я был восхищен ее юным оптимизмом и совсем не удивился, когда она зажала меня в углу через пару месяцев после случившегося.

– Я залетела, и ребенок твой. – В ее голосе звучал триумф.

Это меня развлекло, хотя я и не поверил ни одному ее слову. Больше всего в Трейси мне нравилась ее способность вывернуть любую ситуацию так, чтобы она принесла ей выгоду.

– И что? – спросил я. Мы оба поняли, что переговоры начались.

– Мне нужны деньги, – сказала девочка.

Я улыбнулся. Кто бы сомневался! Вопрос состоял в том, сколько. По идее, это должна была быть цена аборта и немножко сверху. Обычная плата за удовольствие.

Я ничего не говорил, используя молчание как самое мощное оружие в переговорах.

Трейси наклонила голову и ждала. Про молчание она знала все.

– Сколько? – милостиво спросил я, наконец.

– Достаточно, – в этой девчонке определенно что-то было.

Я согласно кивнул. Конечно, я дам ей достаточно.

– Пять сотен за… – начал было я.

– И близко не лежало! – Глаза ее сузились.

Названная цифра была начальной ставкой в торговле. Ведь никогда не знаешь… До того она срабатывала дважды.

– И о какой же сумме ты думаешь?

– Пять штук, или я открою рот.

Я рассмеялся вслух. Это было значительно больше, чем «немножко сверху».

– Аборты не стоят…

– Никакого гребаного аборта не будет. Ни за что! Деньги мне нужны, чтобы вырваться отсюда, – тут она похлопала себя по животу, – и начать все сначала.

Такого просто не могло произойти. Я человек вполне вменяемый и понимал, что если она прямо сейчас выступит со своими обвинениями, ей никто не поверит. А вот с ходячей ДНК, идентичной моей, мне спокойно не жить. Появление ребенка на свет будет для меня постоянной угрозой.

Он не должен был родиться.

Я кивком показал, что понял ее. Мне, мол, надо время все обдумать и все приготовить.

Ночью того же дня я был готов.

– Нам надо расстаться по-доброму, – сказал я, наливая хорошую порцию водки в стакан с пузырящейся кокой.

– А мои деньги ты принес? – спросила Трейси, поднимая стакан.

Я кивнул и с готовностью похлопал себя по карману.

– И какие же у тебя планы на будущее?

– Рвану в Лондон, сыму квартиру, найду работу, а после пойду в школу и научусь хоть чему-нибудь.

Она продолжала говорить, а я продолжал подливать ей водку. Через двадцать минут ее глаза поплыли, и она стала заговариваться.

– Пойдем со мной, хочу тебе кое-что показать…

Я предложил ей руку. Она ее проигнорировала, поднялась на ноги и шлепнулась назад. Прошло несколько мгновений, прежде чем Трейси повторила попытку. На этот раз она метнулась к двери, как собака на соревнованиях по аджилити[67]. Я шагнул вперед и распахнул перед ней заднюю дверь. От неожиданного порыва свежего воздуха девочка упала прямо на меня. Я попытался поставить ее на ноги, но они ее не слушались, и она упала на землю. Рассмеялась, пытаясь подняться. Я засмеялся вместе с ней, схватил ее под мышки и повел по траве.