Странная птица. Мертвые астронавты - Джефф Вандермеер

И вот я пришла в себя. Поползла, а потом пошла – прочь от наших тел. И я вернулась в Город, чтобы жить своей жизнью – жизнью, которой у меня никогда не было.

Огромная туша лежала рядом со зданием Компании. Она воняла несколько дней подряд. Туша рассыпалась. Падальщики кормились ею месяцами напролет – даже теми ее частями, где буквально остались одни только шрамы. Не осталось ни шрамов, ни даже костей в итоге – все растащили, подчистую, без следа.

Никто из них не остался прежним, никто из них прежним никогда уже не будет. Они оба изменились, всяк по-своему. И все же, в этот момент, пред началом долгого пути, пришло осознание. Не одинока. Никогда больше одинокой не буду.

О, синее озеро юности, подернутое зеленой ряской. Слепящая зеркальная синева. Никак не упомнить. Никак не забыть.

Большая рыба ударяется о воду, уходит вглубь – там, где цапли не достанут. Выглядывает из камышей – еще раз и во веки веков.

Убийственная хватка так и не отпустила до конца занесенный влекомым дыханием ветра песком полумертвый Город на берегу однозначно мертвой Реки. Как рычаг ходит в залитом подсыхающей кровью пазу, как маяк то вспыхивает ярко, то утихает – убийственная хватка то безжалостно сдавливает, то отпускает. Всюду по проклятой пустоши – трупы и память о трупах, каждый в своих координатах, каждый будто потайной экспонат в хранилище заброшенного музея, оставленный где-то на память. А память – это и есть убийственная хватка.

Лица, обрамленные блаженным покровом морской соли и крошащихся окаменелостей. Высохшие черные и красные трупы, мухи, личинки. Амнезия пьяного Творца – он замахнулся на свое дитя, а потом забыл, зачем. Забыл – и Темная Птица тоже забыла. И не должна уже помнить.

Убийственная хватка сумерек на одиноком мысу. Убийственная хватка в колючем шипении помех. Убийственная хватка в импульсе и ритме черных кузнечиков, стрекочущих и прыгающих по песку. Пирующих на трупах, или на том, что вот-вот станет трупом, чуть-чуть отползет, прохромает в сторону и издохнет. Сигналы кузнечиковых тел царапают мозг Темной Птицы.

Она не помнила, как рука оторвалась от тела. Убийственная хватка. Свет – как импульс, затихающий в темноте темной птицы, затихающий долго. Беспамятство. Одержимость. Волоча сломанное крыло, она танцует жертвенный вальс. Да, в следующий раз надо будет потренироваться, прежде чем… прежде чем. Предвестница будущего тащит сломанное крыло, точно епитимью, сквозь марево знойного дня. И никаких больше указов и осуждений свыше, одно только вечное небо в голове и над головой.

Жужжащий голос команд Компании, противовес сломанному крылу, звучал все реже и реже. Внезапный рывок превратился в выпад, пробивающий череп Темной Птицы. Какое-то мягкотелое существо взялось панцирем, едва угодив ей в мозг. Пойманное в ловушку костью, ищущее выход, проявившееся в скрученном сломанном крыле, чей край стал бритвенно-острым. Быстрый острый клюв, демоны с двойными когтями.

7 7 7 7 7 7 7 7

3 3 3

10, 0

«Мы будем сражаться с 3, мы будем жить в пределах 7».

«Мы будем Компанией и в 0, и в 10».

Потрепанный дневник с цифрами и столбиками букв лежал в темном птичьем гнезде, там, где она отдыхала ночью. Гнезда были спрятаны по всему Городу, и это было удобно. Но для отдыха, не для сна. Темная Птица никогда не спала. Чудовище, живущее внутри Темной Птицы, никогда не будет спать. Оно не давало ей спать, и это возбуждало в ней ярость.

Слова, которые тоже звучали как цифры. Координаты, запущенные в нее, застрявшие в плоти иной жизни, скрытые внутри нее. Сдавшие свою позицию, ставшие ее позицией. Они извергались на песок, как мягкая галька или личинки. К тому времени они уже превратились в жидкость, шипели, сворачивались на солнце. Ничего, кроме крови. Никакой закономерности, которую можно было бы различить. Никакой закономерности, которую можно было бы ухватить. Нет задачи, которую можно было бы решить, кроме крови.

10, 7, 3, 0.

Если Темная Птица слишком долго задерживалась на цифрах, отклонялась от безжалостного патруля и заданных директив, монстр поднимался изнутри, и сломанное крыло выкручивалось все сильнее, причиняя боль.

Ищи злоумышленников. Будь бдительна. Мешай этим троим всякий раз, как они являются – запрограммированные и обреченные, нуждающиеся, разделенные с нуждой своею. Сейчас зданию Компании почти ничего не требовалось, кроме отдыха, автоматизации, установления границ, постоянного захода солнца. Сверкающий ятаган. Клюв, обмакнутый в кровь.

Убийственная хватка.

Она берегла дневник, не зная, зачем, потому что никто не знал, зачем это надо. Она могла читать его, даже не открывая. Потому что даже Темная Птица может скучать в ожидании очередного убийства. Потому что команды, незаметно просачивающиеся из Компании, приходили все реже и реже, а предварительные установки со временем размывались. В основном они пробуждали в ней тягу к насилию, но слабенько-слабенько, так что если она учиняла над кем-то расправу, то был ее собственный выбор. Выбор Темной Птицы.

Где-то в ночи возле прудов умирал Левиафан, убитый летающим чудовищем. В ночи что-то восстало из туши в ее последние мгновения, и Темной Птице показалось, что она узнала это явление. Человек. Один из троицы, но все же – не один из троицы. Но Компания не велела ей вмешиваться, и она знала, что это значит – знала, что летающий монстр взял на себя ее роль. И это заставило существо внутри нее взбеситься.

Почитай мне сказку, о раздающая приказы машина, держащая меня убийственной хваткой. Почитай сказку, чтобы могла я уснуть. Пускай хотя бы существо внутри меня уснет.

Любая история подойдет.

~ Волшебный Сад ~

У меня есть волшебный сад в потайной комнате. У меня в голове звучит голос бога. И голос отца – тоже. Но волшебный сад спрятан. Там я держу дневник – покамест, позже все изменится. Там я исправляю ошибки – они сгружены в уголке сада, полного прекрасных зверей и цветов. Моя утка тоже там. Помню, когда она еще была утенком. Когда пугалась, если я навещал сад, – а ведь я поместил ее выше остальных, туда, где она процветала. Среди моих ошибок – столько всего съедобного. Сад был изобилен и щедр, и я держал его в тайне.

Когда отец привел меня в Компанию раз и навсегда, я не сразу услышал, как ее бог обращается ко мне. Слышал только отца – он поручил мне разбираться с забракованными, с отбросами. Резать их, топить, травить. От каждого по жизни, каждому по смерти. Но делал я это не по своему желанию, я-то наоборот хотел их всех выправить. Мне просто не разрешали. Компания не хотела выправлять их, и мой отец, соответственно, тоже.

Понимаешь? Ничто не будет процветать, не будучи загубленным. Ничто не живет, не будучи сперва мертвым. Никуда не сбежать было от гласа Компании, от гласа божьего. Ведь звучал он громко. Компанейски. Божественно. И кто скажет, что из этого лучше? Я – точно не скажу. Если не бог – значит, Компания, если не Компания – значит, призрак моего отца, свернувшийся калачиком в моем мозгу, в разуме, в голове. Я бы его никак не вытащил, даже если бы тысячу дырок в черепушке насверлил. Он оставлял меня в покое, только если я слушался его.