Одно сплошное Карузо - Василий Аксенов

Всякий раз, когда требовалась рабочая сила где-нибудь в диких краях, на целине ли, в Сибири или на Дальнем Востоке, комсомол и все его печатные органы начинали с ретивостью, достойной лучшего применения, накачивать так называемую «романтику», звать молодежь в необжитые края и, разумеется, к востоку, к востоку… И вот в самый неподходящий момент – а подходящих моментов в советской истории практически не было никогда – на страницах «Юности» появляются молодые герои, которых тянет не на восток, а на запад. Они отправляются бродяжничать на единственный доступный им «советский запад», в маленькие прибалтийские республики, полностью покоренные, но все-таки еще сохранившие некоторые чуждые социалистическому реализму туманности, чуточку проветриваемые ветерками Европы, и, отправляясь туда, они не оставляют сомнения, что при возможности пошли бы и дальше на запад – даже страшно и подумать, – за священные рубежи родины.

Комсомольские вожди тех лет, и особенно «румяный вождь», как назвал его дерзкий тогда Евтушенко, Сергей Павлов, уподобились твердокаменному римскому сенатору Катону, который, как известно, заканчивал любую свою речь требованием: «а Карфаген должен быть разрушен». Для них Карфагеном был журнал «Юность». В любой аудитории, будь то матросы сельдяного флота или металлурги Магнитки, Павлов требовал расправы со «звездными мальчиками» и – хм, «звездные мальчики для битья», трудно удержаться от такого каламбура – и разрушения Карфагена, сиречь подчинения журнала «Юность» комсомолу.

Осенью 1961 года несколько авторов «Юности», я в том числе, выступали в Тульском педагогическом институте. Подготовленные заранее комсомольские активисты попками один за другим выскакивали на трибуну и обвиняли нас в ревизионизме ленинизма и низкопоклонизме перед западнизмом. Все было учтено организаторами этой провокации, за исключением чувства юмора. И, напротив, все аргументы так называемых ревизионистов были основаны на этом чувстве. В результате запланированная сверху провокация была сорвана смехом всего зала, активисты оказались посрамлены.

Взбешенный Павлов разразился тогда статьей под заголовком «Растить краснозвездную гвардию». Переврав полностью все факты, он написал в статье, что студенты осмеяли авторов «Юности», явившихся на встречу в шутовских западных одеждах, чтобы навязывать молодежи свои «сомнительные и скверные идейки».

Вернувшись из Тулы, мы застали в «Юности» чэпэ. Нас могут теперь прикрыть, говорили сотрудники редакции. Надо что-то делать. Что можно было сделать? Естественно, надо было показать партии, то есть пресловутой этой Старой площади, что мы с нашим новым подходом, с лучшим пониманием современной молодежи принесем больше пользы «общему делу», чем замшелые бюрократы.

Там сейчас, говорили некоторые сотрудники редакции, особенно умудренные так называемой «правдистской закалкой», – слово «там» всегда произносилось с определенным придыханием, с закатыванием глаз к потолку и с некоторым экивоком через левое плечо себе за спину – там сейчас есть просвещенные люди.

Одному такому «просвещенному» меня увещевали позвонить. Вот и телефончик, звони, Вася, скажи, что Павлов нас оклеветал. Я позвонил и сказал. Последовала некоторая пауза, после чего на другом конце провода, то есть на Старой площади, начал извергаться фонтан просвещенности. Да вы… да как вы смеете… да кто вы такой… на секретаря ЦК ВЛКСМ замахиваетесь… автор паршивеньких повестушек… пишете черт-те что… в другое время с вас бы семь шкур за это содрали… После этой неосторожной ремарки о блаженном «другом времени» последовала новая пауза, довольно продолжительная: время-то было нынче неуютное для аппарата, мощи их усатого божка как раз выбрасывались из мавзолея. Какое время вы имеете в виду, озадаченно кашлянув, спросил я. Я имею в виду времена неистового Виссариона Белинского, проорал просвещенный деятель и бросил трубку.

Кризис отношений журнала «Юность» с комсомолом так и не развился до финальной стадии, так как он был вовлечен в кризис более широкого характера – в массированную карательную атаку против молодого послесталинского искусства. В течение полугода 1963-го, забросив поступательное движение к сияющим вершинам коммунизма и даже борьбу за торжество мира и социализма в мировом масштабе, партия при непосредственном участии своего вождя верного ленинца Никиты Сергеевича Хрущева колошматила абстракционистов, додекафонистов, сюрреалистов, модернистов, авангардистов, всю ту публику, которую вождь хлестко определил в духе Марьиной Рощи одним словечком – «пидарасы». Своего пика эта кампания достигла в марте 1963-го, когда в Свердловском зале Кремля Хрущев орал и стучал кулаками на Вознесенского и на меня.

В «Юности» в те дни царила атмосфера застойного, а стало быть, и несколько комфортабельного перепуга. Обеденные перерывы, которые сотрудники обычно проводили в ресторане Дома литераторов, растягивались едва ли не на половину рабочего дня. Анекдоты в коридоре стали рассказывать шепотом. Появился вор. У сотрудников пропало несколько ценных вещей и пальто. Авторы были под подозрением. Распаялся любимый самовар.

Ликующие органы реакционного сталинского крыла (в литературе, милостивые государи, вообразите, в те годы было два крыла) усиливали свои атаки на журнал «Юность» как на форпост всех этих битников и пидарасов. Главный журнал либералов «Новый мир», как ни странно, оказался вне критики, ибо его причислили к литературе «народной». Руководство «Юности» кряхтело все пуще: старики, ну на этот-то раз нас разгонят окончательно. Хитрые правдистские политиканы, они понимали, что нужно выказать полнейшее смирение, принять позу некоего раскаяния, иначе не избежать партийного гнева. Тогда-то и появились на свет различные заявления авторов журнала, признающих какие-то якобы совершенные «ошибки», в том числе моя статья «Ответственность» в «Правде», составлять которую мне помогала чуть ли не вся редакция. Все вздыхали, поднимали глаза к потолку, разводили руками – надо спасать журнал!

Следует сказать, что, когда кризисная пора миновала, «Юность» отнюдь не отступилась от своих позиций, а напротив, даже каким-то странным образом на них утвердилась. Середина шестидесятых годов для журнала была, пожалуй, наиболее плодотворным временем.

На Западе принято считать, что с падением Хрущева осенью 1964 года кончился и период так называемой «оттепели», а между тем именно после этого падения начался период, если так можно выразиться, «второй оттепели», который продолжался до августа 1968 года.

Главным редактором тогда был опытный боевой конь социалистического реализма знаменитый партийный журналист и писатель Борис Полевой, автор хрестоматийной в рамках советской литературы «Повести о настоящем человеке». Перо его соотносилось с пером Катаева в той же пропорции, в какой, скажем, кудахтанье несушки соотносится с пением майского соловья, у него не было никакого ощущения литературы, но в принципе он был человек незлой и даже с некоторым, я бы сказал, положительным зарядом. Первые годы своего правления он во всяком случае старался не мешать. Знаю, старики, что вы тут все собрались такие левые ребята, сказал он авторам и редакции при вступлении на трон, но все-таки давайте попробуем, может, вам и удастся отсидеться за моей широкой жэ.