Прислуга в гостинице духов - Ирина Матлак

– Куда?

Обернувшись через плечо, Герман усмехнулся:

– Я задолжал тебе свидание, не забыла?

Я чуть не ляпнула, что свидание мне испортил не столько он, сколько Най, но вовремя прикусила язык и нашла в себе силы улыбнуться. Даже ожидаемый ужин мерк перед временем, которое мне предстояло провести наедине с Германом. И не только из-за пробудившихся ярких эмоций, но и потому, что он сам волей-неволей дарил мне удобную возможность прояснить некоторые касающиеся его моменты.

Оказавшись на улице, Герман решительно направился вперед по залитому солнцем тротуару, а руки моей так и не отпустил. В другой ситуации я, возможно, ощутила бы себя идущей на привязи собачонкой и такой ассоциации совсем бы не обрадовалась, но сегодня все было иначе. Мне почему-то нравилось не знать, куда мы направляемся. Сюрпризы я любила всегда, а Герману, несмотря на все сложности наших взаимоотношений, доверяла.

И все же место, куда он меня привел, знатно удивило. Это была небезызвестная фабрика, где мы когда-то отражали нападение безымянных.

– Можешь выходить, – сказал безымянноборец, и я не сразу поняла, к кому он обращается.

Но вот прозвучало неповторимое и хорошо знакомое «уи-уи!», с которым из соседних кустов выпрыгнул цыпленок. А что меня удивило еще больше, так это мой собственный рюкзак, который он тащил на плечах! Как тонюсенькие ножки этого хлипкого духа выдерживали такую тяжесть, я просто не представляла, но факт оставался фактом: мне принесли полный набор для рисования. Это обнаружилось, когда я открыла рюкзак и увидела в нем блокнот, ластики, карандаши, маркеры и прочие полезные штуки.

Недоумевая, я перевела взгляд на Германа и, в который раз за последний час посмотрев ему в глаза, все поняла.

– Ты хочешь… – начала и не договорила, но он закончил за меня:

– Это ты хотела нарисовать мой портрет. Я согласен.

Сначала в его интонации мне почудилось сделанное одолжение, но все же это было не оно. Что бы Герман ни говорил, он и сам хотел мне позировать. По крайней мере, в настоящий момент. Меня же дважды просить не требовалось, и я немедля приступила к делу.

В первую очередь, особо не церемонясь, я усадила Германа на землю и подобрала ему нужную позу. Он послушно терпел, пока я поворачивала его голову и плечи, пытаясь отыскать нужный ракурс, а затем так же послушно замер – благо застывать изваянием он умел как никто. Я же сама в это время с трудом сдерживала волнение, прикасаясь к его лицу, рукам, волосам…

Да чтоб меня!

После я удобно расположилась напротив, вооружилась блокнотом и под любопытным взглядом духа-помощника взялась за карандаш. Откровенно говоря, я была бы просто счастлива ощущать на себе взгляд лишь цыпленка. Но моя модель тоже смотрела на меня – в упор, чуть прищурившись, почти не мигая, вынуждая нервничать и не давая сосредоточиться на работе.

«Да соберись ты, в конце концов!» – мысленно надавала я себе оплеух.

Как ни странно, помогло.

У Германа были четкие и немного резковатые черты лица. Выступающий вперед квадратный подбородок, прямой нос и выразительные губы, которые обычно были сжаты в твердую линию, но сейчас оказались расслаблены. Я всегда видела, что он хорош собой, но именно сейчас рассмотрела насколько. Даже шрам на виске в виде кривого креста не портил, а дополнял эту суровую и несколько мрачную красоту.

По мере того как на бумаге появлялись очертания лица, я все чаще ловила себя на мысли, что когда-то Герман был совсем другим. Казалось, изначально его внешность могла принадлежать дружелюбному, ангельски красивому светловолосому парню, но затем что-то наложило на нее неизгладимый отпечаток.

– Откуда у тебя этот шрам? – вырвалось у меня, в то время как на листе обозначились очертания глаз.

Герман не шелохнулся, только его губы пришли в движение:

– Ты уверена, что хочешь это знать?

О да, я хотела, о чем не преминула сообщить. Но уговаривать на рассказ его не собиралась, ограничившись утвердительным кивком и вернувшись к рисованию. Герман ожидаемо молчал и, как это обычно бывает, заговорил как раз тогда, когда я подумала, что мне снова не удастся ничего услышать.

– Я узнал, что обладаю способностями, не свойственными простым людям, когда мне было девять. – Он по-прежнему не двигался, но его взгляд будто заволокло туманом. – Я видел то, чего не видели другие. Безмолвные тени, встречающиеся мне на каждом шагу, казалось, не замечали меня. Но я замечал их. Мне никогда не удавалось рассмотреть их отчетливо, зацепиться за детали, но я точно знал, что они существуют. Они не трогали меня, никак не мешали, и привыкнуть к их постоянному присутствию оказалось несложно. Так прошло семь лет. Затем в какой-то момент я вдруг отчетливо почувствовал, что могу взаимодействовать с ними. Мне захотелось попробовать поймать хотя бы одну из теней, дотронуться до нее. И у меня получилось. Выжил я чудом, а тень растворилась. Я не хотел ее уничтожать, но когда мы соприкоснулись, во мне проснулось неудержимое желание убивать.

– Так, значит, ты видишь безымянных тенями? – незаметно для себя прекратив рисовать, спросила я. – И это тот первый, уничтоженный тобой безымянный, оставил этот шрам?

Герман кивнул:

– Чтобы прийти в себя, мне потребовался месяц. А потом я стал гордиться тем, что умею, захотел испытать свои силы вновь. Я никому не рассказывал о них, никто бы не понял.

– И ты это сделал? Снова попытался напасть на тень?

– Не успел. – Было сложно понять, что теперь отражалось в колючих голубых глазах. – Они напали сами, вместе. Но не на меня. На мой дом, мою семью, пока я находился в городе.

Выронив карандаш и даже этого не заметив, я осторожно проронила:

– Но ведь они в основном охотятся на духов…

– В основном, – жестко усмехнувшись, подчеркнул Герман. – Это была месть глупому мальчишке, сунувшемуся туда, куда не следовало.

Наступила недолгая, но очень напряженная пауза, а затем он продолжил:

– Мои родители и сестра до сих пор числятся пропавшими без вести, потому что от них не осталось ничего. Ничего, кроме пары золотых украшений. Не увидь я собственными глазами, что с ними произошло, тоже считал бы, что они просто исчезли. Я вернулся домой как раз в тот момент, когда безымянные разделывались с матерью. Даже самому заклятому врагу не пожелаю такое увидеть…

Я была ошеломлена. Даже моего буйного воображения не хватало, чтобы представить, как все это происходило и что чувствовал в тот момент Герман. Каково это – разом лишиться всей семьи? Да еще и своими собственными глазами увидеть, как их зверски, нечеловечески убивают?

– Они даже не кричали. – Мускул на лице безымянноборца дрогнул. – Не могли. Но эти полные ужаса и страданий глаза… А я ничего не мог сделать. До сих пор не понимаю, почему безымянные в тот вечер не убили и меня.