Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ибо у господина, который стоял теперь перед нами, и впрямь оказалось больше колец, чем пальцев, но этим сходство с моим мысленным портретом и ограничивалось. Прежде всего настоящий Рубинштейн оказался гораздо моложе, чем я его представлял, на вид ему было лет двадцать пять, не больше. Во-вторых, он был высокий – даже выше меня, хотя сам я считаю себя человеком далеко не маленьким. Длинное стройное тело, облаченное в превосходный фрачный костюм, венчала маленькая головка с черными волнистыми волосами, тщательно расчесанными на боковой пробор и нафиксатуаренными. Глаза темно-карие, почти черные, большие, оленьи, влажные, лицо немного скуластое, и на этом лице написано живейшее любопытство. Линия рта капризная, мальчишеская, уши маленькие, неплотно прижатые к голове, а на шее выпирает большой кадык. Пальцы у Рубинштейна были длинные, тонкие, как пишут в романах, артистические, – но, зная род его работы, вы бы не стали обольщаться на сей счет. От Рубинштейна пахло какими-то тяжелыми духами, которые плохо вязались с его молодостью и блестящим оленьим взглядом.
– Добрый вечер, госпожа баронесса, – проговорил он. – Похоже, мне сказали о вас правду – вы действительно пунктуальны, и вы красавица.
Амалия протянула ему руку, которую хозяин особняка очень почтительно поцеловал. Акробат стоял, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на носках, а по невозмутимому лицу Лиу вообще нельзя было понять, о чем она думает. Странным образом, однако же, после появления хозяина я немного успокоился. Он действительно походил на человека, который из тщеславия мог пожелать помериться силами с самой баронессой Корф. Такой ребяческий поступок, как мне представлялось, был вполне в духе молодого авантюриста.
Отпустив руку Амалии, Рубинштейн повернулся ко мне.
– Николай Рубинштейн, – представился он. – А вы, если не ошибаюсь, Аполлинарий Марсильяк?
Я подтвердил, что он прав. Рубинштейн лишь задумчиво скользнул по мне взглядом, и я был рад, что он не стал подавать мне руку, поскольку вряд ли пожелал бы пожать ее.
– Угодно ли вам познакомиться с моими гостями, госпожа баронесса? – спросил необычный молодой человек у Амалии, и та ослепительно улыбнулась.
– Право же, сударь, не стоит... Уверена, все ваши гости замечательные люди, но вы же знаете, за чем я сюда пришла.
– Тогда шампанского?
Возле нас в то же мгновение оказался лакей с подносом.
– Я бы предпочла увидеть чертежи, – проговорила Амалия, не переставая зорко наблюдать за собеседником.
Рубинштейн вздохнул. Акробат сделал знак лакею, и тот исчез.
– Что ж, раз так, придется исполнить ваше желание, прекрасная дама, – промолвил наш странный хозяин. Он подал Амалии руку, и они зашагали вперед.
Я двинулся за ними, про себя отметив, что Акробат и Лиу тоже сопровождают нас. Какая-то дамочка, хохоча, уже плескалась в фонтане из шампанского. Судя по всему, веселье было в полном разгаре.
Мы миновали зал, поднялись по лестнице, пересекли коридор, в котором уныло сохла в кадке всеми забытая печальная пальма, и вошли в просторную, обитую голубым шелком комнату, посередине которой стоял карточный стол красного дерева. Лиу подошла к нему и стала отодвигать стулья. Рубинштейн покосился на Акробата, тот кашлянул и вышел в коридор, тщательно притворив за собой дверь.
– Чертежи, – спокойно проговорила Амалия.
– А я-то полагал, что вы будете более любезны, – вздохнул Рубинштейн.
Он подошел к большой картине, висящей на стене, и откинул ее в сторону, как дверцу. За картиной обнаружился несгораемый шкаф. Поколдовав над замком, Рубинштейн распахнул сейф и в следующее мгновение повернулся к нам, держа в руках стопку голубых листков. Амалия сделала шаг вперед. Лиу быстро распрямилась.
– Я должна убедиться, что чертежи – те самые, – сердито сказала баронесса Корф.
– Пожалуйста, – спокойно промолвил Рубинштейн, подошел к столу и положил на него листки, местами грязные и измятые. Восемь страниц.
Стукнула дверь, и вошел Акробат, неся серебряный поднос с грудой нераспечатанных колод. Амалия бегло проглядела бумаги. Я, стоя за ней, смотрел поверх ее плеча. На листках были какие-то сложные чертежи с множеством пометок, однако мне показалось, что я понял, что именно на них изображено. Акробат кашлянул.
– Время вышло, – внезапно сказал Рубинштейн. И прежде чем мы успели опомниться, сгреб листки со стола, бросил их в сейф и захлопнул дверцу. – Ну так что, играем?
Амалия пристально поглядела на него. Верхняя ее губа задралась, обнажив зубы, а лицо сделалось таким злым, что в то мгновение, пожалуй, уже никто не смог бы назвать ее красивой.
– Что ж, играем, – проронила она со смешком и села за стол.
– Не угодно ли вам выбрать колоду? – спросил Рубинштейн, занимая место напротив нее.
– Выберите вы, Аполлинарий Евграфович, – бросила мне баронесса.
Я поглядел Акробату в лицо и взял самую нижнюю колоду с подноса. Где-то рядом – то ли в коридоре, то ли в соседней комнате – зазвенел чей-то пьяный смех, но он вскоре оборвался. Акробат поставил поднос на столик в углу и встал возле дверей. Лиу, скрестив руки на груди, прислонилась к стене. Рубинштейн с треском вскрыл колоду и задал следующий вопрос, стараясь казаться беспечным:
– Итак, во что играем?
– А во что вы предлагаете? – подняла брови баронесса.
Акробат ухмыльнулся и принялся смотреть в окно. Лиу шевельнулась, достала веер и стала им обмахиваться.
– Да, я же забыл, – проговорил игрок. – Вы ведь человек не азартный... насколько мне известно.
– Верно, – согласилась баронесса, косясь на сейф, в котором лежали заветные чертежи.
И тут я вспомнил – вернее, не то чтобы вспомнил, а сообразил... Я видел чертежи минуту, не больше, но ведь я должен был... должен был сразу же понять, что это значило! Я подался вперед. В горле у меня пересохло.
– Амалия Константиновна... – нервно прошептал я.
– Вы не играете, – сразу же осадила меня Лиу. Взгляд ее все время перебегал с меня на молодую женщину за столом.
Я облизнул губы. Акробат бросил на меня скучающий взгляд и отвернулся.
– Вы хотите что-то сказать? – вежливо осведомился Рубинштейн, не переставая тасовать карты.
– Нет, – быстро ответил я.
Рубинштейн обернулся к баронессе.
– Странно, что вы не любите карт, – сказал он. – По крайней мере, я имел удовольствие встречаться за карточным столом с одним из ваших родственников... с вашим дядей Станиславом.
– В самом деле? – усмехнулась Амалия. – Да, дядя обожает карты. А я – нет.
Показалось ли мне или колода на мгновение замерла в тонких пальцах Рубинштейна?
– И как поживает ваш дядя Станислав? – спросил он. – Я слышал, его жена серьезно больна.