Мертвецы идут - Стив Лайонс

Сержантские погоны изменили отношение солдат к Гюнтеру. Сначала ему это не нравилось, ибо они начали ожидать, что он теперь станет думать за них. Гораздо приятнее казалась прежняя безымянность. Вскоре, однако, он понял, что на деле мало что изменилось. Все решения принимали по-прежнему офицеры, они же отдавали приказы, а ему отводилось следить за их выполнением, добиваясь, чтобы каждый понимал свою задачу и выполнял ее. После полудня солдаты СПО и рядовые гвардейцы собрались на совещание, устроенное полковником Сто восемьдесят шестого. Он прибыл, как всегда сопровождаемый свитой из офицеров Крига и несколькими из СПО, включая полковника Брауна. Почти ощутимое чувство ожидания повисло в воздухе, когда полковник объявил, что их работа тут почти закончена:

— Мы входим в город на рассвете, одновременно с другими полками на востоке, юге и севере. Мы объединимся около сооружения некронов. Там и состоится последняя битва этой войны — и будет одержана победа.

Потом полководец обнародовал план подрыва пирамиды и сказал, что честь выполнить задание выпадет отделению СПО, но не указал какому. Упоминая Гюнтера, он назвал его «сержант 1419», что мало кому что-то сказало. Многие солдаты стали нервно переглядываться, выискивая номер на бляхе. Они хотели убедиться, что не их принесут в жертву. Они тоже не понимали.

— Почему СПО? — Гюнтер услышал, как один из солдат жалуется, когда они вернулись к работе, а офицеры Крига ушли. — Почему этот безликий ублюдок не послал кого-то из своих ради разнообразия?

Соресон резко заметил, что тот говорит о старшем офицере, представляющем самого Императора. Солдат хмуро посмотрел на него, но промолчал. Но он был не единственным недовольным. Гюнтер слышал, как они бормочут, когда он отвернулся:

— …они ценят их жизни выше наших, но даже не…

— …Браун должен был встать и сказать, что мы больше не потерпим. Хенрик бы…

— …с остальным, хотел бы я знать. Когда атомные заряды взорвутся…

— …есть противогазы, защищающие от радиации. А мы…

Он утешал себя тем, что эти нытики — только что призванные новобранцы. Их подготовка была еще короче, чем у Гюнтера, и никто из них не имел опыта настоящего сражения. Они не видели некронов. Через сорок минут к нему подошел один из них: светловолосый, веснушчатый парнишка лет шестнадцати или семнадцати из его отделения.

— Некоторые из нас интересуются, сержант, — сказал он, — отделение, посланное в гробницу… Сержант, это мы?

— Да, солдат, — ответил Гюнтер, и парень посерел лицом.

Часом позже сержант Корпуса Смерти сообщил ему, что один из его людей попытался дезертировать и был застрелен. Гюнтер разозлился на себя и устыдился. Он должен был предвидеть такую возможность и попытаться предотвратить ее.

Когда наконец лейтенант Харкер, командир взвода, построил отряд отдельно от остальных, все уже понимали, что он им скажет. Он говорил о том, какая великая честь выпала этим десяти… девяти. Он сказал, что их завтрашняя миссия сделает их героями. А потом, к удивлению Гюнтера, предложил каждому солдату перевод в другое отделение, если он согласен. Трое согласились — нерешительно и, очевидно, ожидая подвоха. Гюнтер разочаровался в них, но был горд оставшейся пятеркой. И он воспрял духом, когда после произнесенных слов нашлись добровольцы, желающие заменить отказавшихся.

Хотя Гюнтер разрешил бы ситуацию иным методом, но ему пришлось признать, что этот способ был эффективнее. У него снова было девять человек, и каждому он мог доверять. Они сделают то, что должны, — умрут, но доставят важнейший груз. Потому что в одном все они были похожи на Гюнтера. Они верили в свою миссию, и им не нужно было иных мотивов — наград или повышений, — чтобы сражаться. Им было достаточно знать, что их смерть переломит ситуацию в войне, и потому они были куда счастливее, чем те, кого заменили. Все равно, скорее всего, эти люди умрут завтра в страхе, дешево продав жизни. Гюнтер и его отделение не испытывали страха — их судьбы были предопределены. Идущие на смерть, они обрели спокойствие, зная точно, когда и как умрут.

Костеллин складывал вещи. Он не хотел поручать сборы сервиторам, не доверяя им ценный груз. Вещей, впрочем, насчитывалось не так уж много. Первый солдатский жетон. Старый потрескавшийся инфопланшет, хранящий дорогие комиссару воспоминания о четырехлетнем периоде его жизни. Все это он бережно упаковал в запасной комплект формы.

Комната выглядела такой же пустой, как и два месяца назад, когда комиссар впервые в нее вошел. Забавно, как за столь короткое время она стала его комнатой, его домом. Он не заскучает по Иероним Тета, но небольшая часть его души останется здесь, как оставалась до этого во многих других комнатах на многих других мирах.

Открыв нижний ящик стола, он отшатнулся, увидев, что на него смотрит пара противогазных линз. Он и забыл, что положил туда маску, забыл даже, что взял ее с собой, возвращаясь из города. Он вернулся к сейфу за фуражкой и цепным мечом, и глаза смертника пригвоздили его к месту. Он вспомнил обещание, данное мертвецу.

Он должен был оставить маску там, где она лежала, — ошибкой было тащить с собой лишний вес, принимая во внимание полученные ранения. И все-таки он нес ее с собой. Мементо мори. Он становился все более похожим на гвардейцев, с которыми служил. «Еще одна причина, говорящая, что время пришло», — подумал Костеллин.

— Я слышал, вы нас покидаете…

Полковник Сто восемьдесят шестого стоял в дверях. Комиссар удивился, увидев его; кроме того, он чувствовал себя немного виноватым. Следовало сообщить эту новость офицеру лично. Но он отбросил эту идею, сказав себе, что полковнику все равно наплевать.

— Как только мы закончим кампанию, меня переведут в Королевский Валидийский полк.

— Мне жаль терять вас, — сказал полковник. («Неужели?» — мрачно подумал Костеллин). — Вы служили с нами долго и очень достойно. И последнее задание в оккупированном городе, за которое вы отвечали…

— Это не моя заслуга, — перебил Костеллин. — Все спланировал и воплотил один из ваших людей, я всего лишь выжил.

— Я надеюсь, вы не держите на меня зла, — продолжил полковник. — Возможно, я иногда повышал голос, нервы стали ни к черту. Если что, примите мои извинения.

— Вам не за что просить прощения, — помотал головой комиссар. — Мы разные люди, но это не повод ссориться. Работать с вами мне показалось приятнее, чем с вашими предшественниками на этом посту. Просто я стар и устал, в этом все дело.

— Я надеюсь, — сказал полковник с нехарактерной сдержанностью. — Я верю, что это не из-за моих слов…

Костеллин покачал головой.

— Я знаю, полковник, что у нас были разногласия с момента вашего назначения, но сейчас мой уход никак с вами не связан. Вы исполняли свои обязанности так, как считали верным, эффективно и логично. И тем самым проявили себя более чем достойным высоких стандартов, установленных вашим предшественником.