Богема - Дафна дю Морье

Едва он закрыл глаза, как в дверь осторожно постучали. Это была Фрида.

– Я не могу найти свои вещи, – сказала она. – У меня огромная спальня, совсем как в Версале, но нигде нет никаких следов моих бумажных пакетов и почтовой сумки. Могу я позвонить?

– Да, – сказал Найэл. – Но не отсюда. Тебя не должны видеть в моей комнате.

– Верно, – сказала Фрида. – Они все думают, что я твоя мать. Разведенная жена Папы. Поди тут разберись, но иногда это нам на руку.

– Возмутительно, – сказал Найэл. – Почему тебе обязательно надо кем-то быть?

– Эти люди любят ко всему приклеивать ярлыки, – сказала Фрида. – Будь паинькой, спустись вниз и поищи мою почтовую сумку. Где-то ведь она должна быть. Я хочу принять ванну. У меня изумительная ванная комната со ступеньками. Стены увешаны эстампами Маркуса Стоуна. Истинный символ Викторианской эпохи. Мне нравятся такие дома.

У Найэла не хватило смелости позвонить. Или расспрашивать слуг. После долгих поисков он наконец нашел почтовую сумку Фриды. Она стояла внизу в гардеробной рядом с несколькими сумками с клюшками для игры в гольф.

Он поднимался с ней по лестнице, когда одетый к обеду лорд Уиндэм появился на площадке, вперив взгляд в свои часы.

– Обед через пятнадцать минут, – пробормотал он. – У вас ровно пятнадцать минут на то, чтобы переодеться. Что вы намерены делать с этим мешком?

– В нем кое-что есть, – сказал Найэл. – Крайне дорогое…

– Кролики, вы сказали? – рявкнул лорд Уиндэм. – Никаких кроликов в этом доме. Позвоните Вогану. Воган их заберет.

– Нет, сэр, – сказал Найэл. – Нечто дорогое для… для моей матери. – Он поклонился и пошел дальше по коридору.

Лорд Уиндэм проводил Найэла пристальным взглядом.

– Странный юноша, – пробормотал он. – Композитор… Париж… Все они одним миром мазаны. – И он поспешил вниз по лестнице, чтобы сверить свои часы с часами первого этажа.

Ванную комнату Фриды заполняли клубы пара. Она стояла в ванной и, намыливаясь с головы до пят, громко пела. При виде почтовой сумки она издала победный клич.

– Молодец, – сказала она. – Повесь платье на дверь, малыш. От пара складки разгладятся. Бумажные пакеты я нашла. Они все до единого лежали в нижнем ящике шкафа.

– Тебе бы неплохо поспешить, – сказал Найэл. – До обеда осталось всего пятнадцать минут.

– Какое наслаждение это мыло. Коричневый «Виндзор». Добрая, старомодная марка. Я захвачу его с собой. Они не хватятся. Потри мне спину, ангел мой, вот здесь, между лопатками.

Найэл изо всех сил натер Фриде спину ее потрепанной мочалкой, после чего она одновременно открыла краны горячей и холодной воды, и мощный поток хлынул в ванну.

– Мыться так мыться на все деньги, что мы платим за воду в Париже. Уверена, когда мы вернемся, наш хилый кран совсем заглохнет. Консьержка и не подумает присмотреть за ним.

– Ну что, хватит? – спросил Найэл, стряхивая воду с манжет. – Мне надо идти переодеваться. Я и так здорово опаздываю.

Вытирая влажные от пара глаза, он вошел в спальню Фриды. За шумом воды ни один из них не услышал стука в дверь. На пороге стояла леди Уиндэм в черном бархатном платье.

– Прошу прощения, – сказала она. – Со слов горничной я поняла, что с багажом вашей… вашей матушки произошло какое-то недоразумение.

– Все в порядке, – едва выдавил из себя Найэл, – я его нашел.

– Эй! – крикнула Фрида из ванной. – Прежде чем уйти, малыш, принеси мне полотенце со стула. Пожалуй, я и его прихвачу с собой. Должно быть, Уиндэмы потеряли счет полотенцам.

Ни один мускул не дрогнул в лице леди Уиндэм, но в глазах ее отразилось недоумение.

– Значит, у вашей матушки есть все, что ей нужно? – спросила она.

– Да, – ответил Найэл.

– В таком случае я покидаю вас обоих, чтобы вы могли переодеться, – сказала леди Уиндэм. – Полагаю, вам известно, что ваша комната по другому коридору.

И она удалилась, величественная и неприступная, в тот самый момент, когда Фрида в чем мать родила и мокрая с головы до пят, шлепая босыми ногами по полу, вошла в спальню.

Ни один из Делейни не явился к обеду вовремя. Даже Мария, хоть она как никто должна была знать местные порядки, сбежала по лестнице через десять минут после удара гонга. Извинением ей служило новое платье, недавно полученное от портнихи, которое самым странным манером застегивалось на спине. А Чарльз, объяснила она, своими неуклюжими пальцами никак не мог его застегнуть. Найэл понимал, что эта история – сущий вымысел. Будь он на месте Чарльза, платье Марии так и осталось бы незастегнутым. И за обедом пришлось бы обойтись без них…

Папа, раскрасневшийся, в слегка съехавшем набок черном галстуке, признался ближайшим членам своего семейства, что подкрепление, принятое им после чаепития, оказалось недостаточным и, чтобы продержаться до обеда, ему пришлось прибегнуть к содержимому своей фляжки. Его широкая улыбка была сама терпимость. Селия наблюдала за ним, как молодая мать, не уверенная в поведении своего ребенка. То обстоятельство, что она забыла упаковать свои вечерние туфли, ее не тревожило. Вполне сойдут и тапки без задников. Лишь бы Папа вел себя прилично, остальное не имеет значения.

Фрида появилась последней. Не намеренно, не из тщеславия – она была начисто лишена его, – но потому, что обвязывание головы тюлем заняло определенное время. Результат был несколько ошеломляющим и отнюдь не тем, на который она рассчитывала. Она словно сошла с картины, изображавшей бегство в Египет и написанной посредственным примитивистом.

Как только она прибыла, лорд Уиндэм схватил свои часы.

– Двадцать три с половиной минуты девятого, – буркнул он.

В полном молчании общество гуськом проследовало в столовую, и Фриде, которая, приступая к супу, всегда закуривала сигарету, на сей раз не хватило на это мужества.

Когда подали рыбу и разлили по бокалам шампанское, ледяную скованность принужденной беседы разбил теплый, добродушный голос Папы, в котором, как и всегда по вечерам, игривые интонации звучали более явственно, чем в любое другое время суток.

– Мне жаль огорчать вас, мой дорогой, – обратился он через весь стол к хозяину дома, – но я должен сделать одно заявление. Дело в том, что ваше шампанское пахнет пробкой.

Мгновенно наступила тишина.

– Пахнет пробкой? Пробкой? – спросил лорд Уиндэм. – Оно не должно пахнуть пробкой. С чего бы ему пахнуть пробкой?

Испуганный дворецкий поспешил к стулу хозяина.

– Никогда к нему не прикасаюсь, – сказал лорд Уиндэм. – Мой врач не позволяет. Кто еще говорит, что шампанское пахнет пробкой? Чарльз? Что не так с этим шампанским? У нас оно не должно пахнуть пробкой.

Все попробовали шампанское. Никто не знал, что сказать. Согласишься с Папой – проявишь невежливость по отношению к лорду Уиндэму; не согласишься – выставишь Папу грубияном. Принесли новые бутылки. Заменили бокалы. Пока Папа подносил свой бокал к губам, мы застыли в мучительном ожидании.