Испанский вариант (сборник) - Юлиан Семенов

– Вы работали в Венгрии, Праге и Софии?

– Я-то как раз болгар люблю.

– Почему именно болгар?

– Ну как… Там было легко: или он с нами, и тогда он по-настоящему нам верен, или он против, и тогда уж он по-настоящему против. Французских штучек – сегодня друг, а завтра враг – там не бывает.

– Но вы знаете, что Болгария – мать славянского языка?

– Да.

– А язык – это инструмент национальной идеи.

– Понятно.

– А национальная болгарская идея замыкается на Москву. И то, что болгары были с нами, есть проявление исторического парадокса. Они внутренне очень не любят нас, Диц.

– Но вы же говорили, что врага надо почитать…

– Я говорю то, что думаю, а вам не обязательно думать так, как я говорю, Диц. Я привык, что мои сотрудники оспаривают мою точку зрения. Я люблю иметь дело с друзьями – а это всегда открытый и доверительный спор, когда каждый отстаивает свою точку зрения. Вы согласны со мной, Штирлиц?

– Нет, штандартенфюрер.

– Почему?

– Потому что вы старший по званию и по опыту работы в славянских странах. Или уж станьте таким начальником, чтобы провести закон об отмене повиновения приказу вышестоящего руководителя.

– А разве я отдавал приказы?

– Нет. Вы поучали нас.

– Вас? Я поучал Зонненброка.

– Мы в разведке не научены отделяться друг от друга, если оказались в одной упряжке.

– Вам придется работать соло. Я буду курсировать между Загребом и Марибором, вы – тоже, Дицу предстоит заниматься армией, а Зонненброк, видимо, сосредоточит свое внимание на русской эмиграции – кому, как не ему, поработать с ними? Русская эмиграция имеет широкие выходы на двор монарха, так что Зонненброк может внести свой серьезный вклад в наше общее дело. Вы не сердитесь на меня, друзья? Бога ради, не сердитесь! Я теряюсь, когда на меня сердятся коллеги. Пожалуйста, считайте меня вашим товарищем, я ненавижу иерархические чинопочитания. Вы что-то хотели сказать, Диц?

– Нет, нет, ничего, штандартенфюрер.

– Я хочу кое-что сказать…

– Пожалуйста, Штирлиц… Впрочем, что это я?! – Веезенмайер рассмеялся: мягкое лицо его стало открыто-нежным, как будто он приготовился слушать таинственную историю про карибских пиратов… – Почему я должен давать вам разрешение? Мы же уговорились: без всяких чинопочитаний…

– Я думаю, что Зонненброку будет трудно.

– Вы говорите по-русски?

– Очень слабо. Я посещал курсы, – ответил Штирлиц. – Очень слабо…

– Почему вам кажется, что Зонненброку будет труднее, чем нам?

– Не зная в совершенстве языка…

– Видите ли, русские, особенно в эмиграции, обостренно чутки к вниманию германских, английских и американских представителей. Впрочем, у себя на родине они тоже испытывают гипертрофированное почтение к иностранцам. Если вы хотите вкусно поесть в московском или петербургском ресторанах, никогда не говорите по-русски. Обязательно на своем языке. Но вот если вы поблагодарите русского после вкусного обеда или скажете ему: «Как вы поживаете?» – но обязательно с акцентом, – он будет в восторге… Что делать – каждая нация имеет свои странности. Я думаю, что русская эмиграция пойдет на контакты с немецким инженером Зонненброком, который к тому же что-то понимает по-славянски. Причем начинать разговоры с подобранными кандидатами Зонненброк станет с вопроса: «Чем можно помочь русским изгнанникам? Какая форма материальной, то есть финансовой, и духовной помощи необходима сейчас исстрадавшимся эмигрантам?» Слух о таком немце разнесется немедленно. И мы сможем, как химики по лакмусовой бумаге, определить, кто из эмигрантов станет помогать нам в будущем, а кто окажется нашим противником.

– Зачем они нам? – поморщился Штирлиц. – Мы же едем не в связи с кампанией против Москвы…

– Вы так думаете? – улыбнулся Веезенмайер. – А каковы соображения нашего дорогого Дица?

– Я думаю, что вы правы, штандартенфюрер… Не считайте, что я так говорю из желания угодить вам… Просто ваша мысль кажется мне очень ловкой.

– Ловкой? – Веезенмайер снова улыбнулся своей обезоруживающей, внезапной улыбкой…

– Нет, я хотел сказать – умной.

– А почему? «Ловкой» – это, пожалуй, точнее, чем «умной», – заметил Веезенмайер. – Вам, Диц, между прочим, придется работать ловко, именно ловко. Поймите, друзья, Югославия – страна поразительная, это капля воды, в которой собран весь славянский мир. Мы – экспериментаторы будущего. Нам предстоит постичь, как себя поведут славянские племена, населяющие Югославию; где истоки центробежных и в чем секрет центростремительных сил. А именно эти силы, точнее преобладание одной из них, разваливают большое государство на маленькие княжества, лидеры которых смотрят в рот большому хозяину. Вот что в конечном счете нам предстоит понять, друзья. Вам ясна задача, Штирлиц?

– Нет.

– То есть?

– Я должен получить приказ: встретиться с тем-то, провести беседу там-то, остановиться на вопросах таких-то. Я не тщеславен, просто я люблю выполнять задуманное мудрыми начальниками – такой уж я тип, штандартенфюрер.

– Фу как скучно! – сказал Веезенмайер, и Штирлиц почувствовал, что его ответ пришелся штандартенфюреру по душе.

Они вылетели в Загреб около полуночи. Диц не успел попрощаться с женой, которая уехала к матери в Веймар, и поэтому сидел в хвосте самолета злой, грыз ноготь на мизинце, и его постоянная улыбка казалась гримасой боли на лице смелого человека, который боится стоматологов. Зонненброк старался уснуть, чтобы не слышать нудного жужжания Веезенмайера, рассказывавшего Штирлицу историю написания оперы «Царская невеста». Зонненброку хотелось поскорее остаться одному, чтобы не видеть этого Веезенмайера, который умел так утонченно унижать и, не скрывая, радоваться, что он может унижать людей старше себя и опытней…

Когда летчик сказал, что самолет через десять минут прибывает в Загреб, Веезенмайер внимательно оглядел своих спутников и сказал:

– Итак, друзья, давайте прощаться… Со мной контакт вам поддерживать нет смысла. Я займусь своими делами, а вы своими. На аэродроме нас встретит оберштурмбанфюрер Фохт. Он будет руководить вашей работой. Только через него выходите на связь со мной, только через него. Связь с центром – также через Фохта.

Это было полной неожиданностью для всех – каждый в той или иной мере был проинструктирован своим руководством смотреть за Веезенмайером. И он понимал это. Он не хотел ни с кем делить лавры победы. У него свой замысел, и он будет работать так, как он считает нужным, не оглядываясь на самых ближних. Время – за него, а победителя не судят. Гиммлер, Риббентроп и Розенберг оценят его работу потом, а пока его помощники ничего не успеют сообщить в Берлин и никто не сможет ему помешать. А уж на самый крайний случай он знает, к кому обратиться за помощью: советник фюрера по вопросам мировой экономики Вильгельм Кеплер сможет выйти с его вопросом к фюреру – напрямую, поверх всех и всяческих ведомственных барьеров.