Трущобы Севен-Дайлз - Энн Перри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь это были его соплеменники. Англичане, безусловные чужаки, с их бледной кожей и англосаксонскими голосами, прямыми спинами и непоколебимыми идеями о добре и зле. Это одновременно было достойно восхищения и поражало своей абсурдностью. И, главное, это было совершенно неуместно. Это был египетский город, и они, незваные гости, не имели права находиться здесь – только если бы их пригласили.
Затем он подумал о Тренчарде и о его неподдельной любви к этой стране и ее народу. Позже, после того как они сделали покупки, он немного рассказал о здешней жизни. Судя по всему, близких родственников в Англии у него не осталось, и его любимой женщиной, хотя и не женой, была египтянка. Он упомянул о ней лишь вскользь. Она была мусульманка – более того, дочь имама, святого человека. Она умерла менее года назад во время несчастного случая, о котором Тренчард не желал рассказывать. Питт же не стал настаивать.
И вот теперь он стоял, обуреваемый чувствами, еще не готовый лечь спать, потому что знал, что не уснет. Он легко мог понять Аешу, ее патриотизм, ее гнев по поводу того, что ее народ откровенно грабят, гнев по поводу нищеты и невежества египтян. Он понимал, как затем в Лондоне она разрывалась между любовью к Египту и любовью к Райерсону.
Но неужели это привело ее к убийству? Питт все еще склонялся к тому, что, похоже, да. Ведь если не она убила Ловата, то кто? Кстати, утром он продолжит поиски информации об Эдвине Ловате. Наверняка найдутся те, кто его хорошо помнит и сможет сообщить о нем нечто более яркое, подробное и, возможно, нечто более честное, нежели то, что записано на бумаге.
С этими мыслями Питт отвернулся от окна и приготовился лечь в постель.
***
На то, чтобы выяснить, где Ловат проводил почти все свое время, ему потребовалась пара часов. И он шел именно в это место, когда ему случилось проходить через базар, на котором продавались ковры. Это была немощеная улица шириной около сорока футов, имевшая крышу. Сами лавки высились в три этажа, а между ними поперек улицы тянулись огромные деревянные балки, поверх которых были неплотно прибиты доски, отчего сквозь крышу на землю падала кружевная тень. А еще здесь повсюду были холщовые навесы – над дверями, над окнами. Некоторые, словно флаги, свисали с горизонтальных шестов.
Вокруг, среди тюков тканей, скатанных ковров, медной посуды и прекрасных кальянов, из которых тянулся ленивый дымок, сидели люди, в большинстве своем мужчины. А каких цветов и оттенков здесь только не было! И ярко-алый, и малиновый, и терракотовый, и кремовый, и теплые земляные оттенки, и черный. И куда ни посмотришь, повсюду зной, яркость красок и оглушающий гул голосов.
Питт прокладывал себе путь по самой середине улицы, делая вид, что пришел сюда за покупками, когда впереди послышались сердитые голоса. Кто-то с кем-то спорил на повышенных тонах. Сначала Питт подумал, что они просто торговались о цене и сами не заметили, как спор перешел в ссору. Но затем он увидел там с полдюжины мужчин, причем тон их голосов явно свидетельствовал о том, что это не простые ротозеи, решившие поглазеть на чью-то ссору.
Он остановился. Если это реальная драка, он бы не хотел оказаться в нее втянутым. Ему нужно на край города, а оттуда в деревню, где расквартирована военная часть, в которой служил Ловат. Она располагалась к востоку, недалеко от ближайшего рукава Нила и канала Махмудия, за которым лежал Каир и дальше, за песками, Суэц. Он просто не может позволить себе быть втянутым в драку; если же дело дойдет до кровопролития, на это есть местная полиция. Он здесь находится как частное лицо и не имеет полномочий разнимать драчунов.
Он повернул назад. Насколько ему было известно, имелся еще один путь, который вел на соседнюю улицу. И пусть он длиннее, зато в данных обстоятельствах безопаснее. Питт ускорил шаг, но голоса за его спиной сделались громче. Он обернулся. Размахивая руками и жестикулируя, спорили двое мужчин в длинных одеяниях – судя по всему, спор разгорелся из-за цены красно-черного ковра, лежавшего у ног одного из них.
Позади на Питта напирала группа зевак, которым тоже было интересно узнать, что там происходит. Питт резко развернулся, желая направиться к выходу, но теперь, увы, путь назад был перекрыт. Чтобы не быть сбитым с ног возбужденной толпой, он поспешил отступить в сторону. Затем кто-то развернул еще один ковер, окончательно отрезав ему путь. Кто-то выкрикнул нечто похожее на предостережение. Теперь вокруг него стоял гул голосов, он же не понимал ни слова.
Темные балки над головой давали дырявую тень, однако ввиду полного отсутствия ветра под крышей стояла страшная духота. Питт ощущал подметками запекшуюся пыль. Запахи шерсти, благовоний, пряностей висели в неподвижном воздухе густым, липким облаком. Почувствовав укус москита, Питт машинально прихлопнул насекомое.
Между тем по крытой улице с криком бежал некий молодой человек. Грянул пистолетный выстрел. На миг установилась гробовая тишина, которая, однако, тут же взорвалась криками ярости. На дальнем конце базара возникли четверо или пятеро местных полицейских, и еще двое – в паре ярдов от Питта. Все до одного были европейцами, скорее всего, англичанами.
Кто-то швырнул металлическую миску и попал одному из полицейских в голову. От неожиданности страж порядка пошатнулся. Снова раздались крики – как понял Питт, солидарности и одобрения. Ему не нужно было знать язык, чтобы понять их смысл, чтобы увидеть ненависть на бородатых лицах темнокожих людей в тюрбанах, лицах скорее африканского, чем средиземноморского типа.
Пытаясь отойти подальше от этой сутолоки, Питт наткнулся на груду ковров. Та закачалась. Он резко развернулся и, чтобы не дать ей упасть, ухватился за нее обеими руками, с силой впивался пальцами в жесткую шерсть. Увы, бесполезно. Он почувствовал, как эта кипа своей тяжестью тянет его вперед, почувствовал, как теряет равновесие. Еще миг – и он растянулся на груде ковров и скатился в пыль.
Вокруг него раздавался топот ног, мимо пролетали развевающиеся одежды. Послышались новые крики, затем лязг стали о сталь и снова грохот выстрелов. Питт попытался подняться на ноги. При этом он споткнулся о глиняный горшок. Тот покатился по полу, пока не попал под ноги другому человеку и не сбил его с ног. Мужчина упал на спину и яростно выругался по-английски.
Питт кое-как поднялся на ноги и бросился к нему. Мужчина лежал на земле; по всей видимости, он все еще не пришел в себя от падения. Питт наклонился, чтобы помочь ему встать, однако в следующий миг сзади на него обрушился мощный удар, от которого он провалился в черную бездну.
Он очнулся, лежа на спине. Голова пульсировала болью. Он решил, что с момента падения прошли считаные минуты и он по-прежнему находится на ковровом базаре, однако, открыв глаза, увидел над собой грязный белый потолок, а когда повернул голову – такие же грязно-белые стены. Вокруг не было никаких оттенков красного, никаких шерстяных ковров ярких расцветок, лишь желто-черные полосы и груда небеленых простыней.
Питт медленно сел. Голова кружилась. Неподвижный воздух обдавал зноем. Повсюду были мухи. Он тщетно пытался их бить на себе. Он был в крошечной комнате, а груда небеленых простыней оказалась еще одним человеком. Был еще и третий. Он сидел возле дальней стены. И четвертый. Этот сидел под высоким окном, за которым, сквозь решетку, виднелось ослепительно-голубое небо.