Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей - Владимир Егоров

Возможно тогда, во многом вероятно под влиянием Калокира и примера мачехи Ольги, у него наконец-то зародилась мысль о создании своего государства. Но взять Константинополь, на что его подбивал Калокир, уже стало совершенно нереальным, а идти в Киев — не было желания: ни далекий чужой Киев, ни мачеха в нем ему «не любы». Может быть, он и вправду готов был бы остаться на Дунае, но, восстановивший невиданной жестокостью против себя болгар и выдавленный из Болгарии Цимисхием, оказался вынужденным вернуться на одну из своих восстановленных, но еще не обустроенных черноморских баз, теряя по дороге, а возможно и на самой базе, остатки войска от голода, холода и укусов бывших союзников-печененгов. Один из таких укусов оказался смертельным для самого Святослава.

Мы не знаем, куда девался Свенельд. Может быть погиб в Болгарии. Может быть благополучно вернулся в свой древлянский или уличский удел. Можт быть подался в Киев к тамошней каганессе и осевшим на Днепре товарищам по русскому братству. Можно даже дофантазировать, что там объединенные дружины Свенельда и Претича успешно отбились от наседавших печенегов, после чего Киев окончательно утвердился в качестве главного южного центра руси. Он быстро набирал силу параллельно с другим не менее быстро росшим конкурентом Новгородом, где, надо полагать, остались братья и сыновья Святослава. Один из сыновей, Владимир, если только он действительно был сыном Святослава, стал самым известным правителем Древней Руси; другого, Ярополка, мы знаем только из ПВЛ. Столкновение Новгорода с Киевом, Владимира и Ярополка с киевской родней, сыновьями и внуками Ольги, стало только вопросом времени.

Первоначально в противостоянии русско-варяжского Новгорода и хазарско-русского Киева у последнего не было никаких шансов. По подсчетам А. Буровского[116], в ПВЛ новгородские войска брали[117] Киев пять раз: в 864 году (Аскольд и Дир), 882 году (Олег), 980 (Владимир), 1017 и 1019 (Ярослав). Цель арифметики Буровского — показать активность и боевитость северных славян Руси по сравнению с южными, что он делает весьма выразительно: «…новгородцы входят в Киев, как в пустой хлев, из которого сбежали пастухи». Простим Буровскому пастухов, которым, конечно же, нечего делать в хлеву, и оставим в стороне воинскую доблесть новгородцев, ни в коей мере не оспариваемую, просто не имеющую отношения к нашей теме.

То, что новгородцы (правда, все же не столько славяне, сколько новгородская русь) действительно как минимум трижды при Владимире и Ярославе завоевывали Киев, вероятно свидетельство не столько доблести новгородцев, сколько нежелания воевать киевлян, которые между двумя захватами Киева Ярославом успели сдать свой город еще и полякам. Все тот же Буровский справедливо замечает, что киевляне ни разу не подходили к стенам Новгорода или Кракова. Но на самом деле, если верить ПВЛ, они даже ни разу не выходили из стен Киева. Вряд ли тут дело в пассивности и небоевитости южных славян, скорее в адаптивности киевского хазарского купечества, принявшего каганессу, однако, в отличие от купечества новгородского варяжского, не желавшего ни воевать, ни встревать в княжеские разборки, но умевшего извлечь свою выгоду при любой власти. Так что захватить Киев Ярополку с Владимиром проблемы не составило. А там уже дело само собой дошло до «междусобойчика», после которого Владимир остался единственным «каганом всея Руси» и сделал своей столицей Киев в качестве разумного и достижимого компромисса между синицей в руках — северным Новгородом — и журавлем в небе — южным Доростолом. И даже, может быть, если поверить скандинавским сагам, женился на неродной бабке Ольге. Тогда не от брака ли этих двух равноапостольных святых — Владимира и Ольги — родилась православная Киевская Русь? Во всяком случае, возникла она как раз во времена их правления. И почти сразу крестилась. Это — факт. А вот то, что ее крестил Владимир Креститель — не факт.

Безусловно, Владимир I был создателем Киевской Руси. Но сочинители ПВЛ, выдумав историю Киевской Руси IX века с не существовавшими в природе князьями Кием, Щеком и Хоривом, Аскольдом и Диром, Вещим Олегом и Игорем, отняли тем самым у Владимира приоритет в создании Киевской Руси. Чтобы скомпенсировать несправедливость, они присвоили ему крещение Руси. Скомпенсировали, надо сказать, с лихвой. Первокрещение Руси предопределило последующую канонизацию Владимира несмотря на весьма далекую от христианских канонов биографию братоубийцы, насильника и многоженца.

А что же с крещением? Давно известны факты более раннего, начиная с 860 года, крещения руси, соотносимые, надо полагать, с крымской русью и, возможно, другими ветвями начальной руси. В Киеве с самого его превращения в «мать градам русским» было немало христиан, в их число вполне могла входить княгиня Ольга. Но вероятно крещение Киевской Руси на государственном уровне произошло, как это было уже показано выше, при Святополке. Но Ярослав, закладывая основы летописания Киевской Руси первыми летописями, вошедшими в Летописец Сильвестра, свалил все совершенные им братоубийства на Святополка. Тем самым он не только отнял у Святополка киевский трон и навечно навесил на него прозвище «Окаянный», но и попутно лишил заслуги крещения Киевской Руси. Надо полагать, по замыслу тоже в свою пользу.

История, однако, распорядилась несколько иначе.

«РЮРИКОВИЧИ» ИЛИ ФАНТОМЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ?

С легкой руки сочинителей ПВЛ в отечественной историографии летописный Рюрик числится основателем Руси и основоположником ее первой княжеской династии. И это несмотря на физическое небытие в IX веке Новгорода Великого, то ли якобы этого Рюрика призвавшего, то ли даже собственноручно им основанного, и невзирая на общепризнанную мифичность его «братьев» Синеуса и Трувора. С тяжелой руки академика Б. Рыбакова этот Рюрик Новгородский был отождествлен с датским конунгом Ререком Ютландским, и это отождествление стало еще одной аксиомой отечественной истории. Единственный, кто имел смелость вынести летописного Рюрика за рамки истории Новгорода Великого, это российский археолог А. Никитин, но и он не посягнул на идентичность Рюрика с Ререком[118]. Эта идентичность была необходима самому Никитину для косвенной поддержки его гипотезы о европейском, в частности фризском, происхождении начальной руси. Но, увы, все исходные посылки для его «фризской гипотезы» на самом деле ошибочны и опираются на чисто внешние псевдодоказательства.

Например, Никитин считает важной «идентичность имени Рорик / Ререк племенному символу вендов-ободри-тов, каким был рарог / ререг». По его мнению, «…в этом имени [на самом деле не «Рорик / Ререк», а «Ререк» — отчетливо проступает западнославянское (вендское) слово «ререг / рарог» — «сокол». Последнее чрезвычайно знаменательно, поскольку на пространстве земель, где проходила жизнь Рорика ютландского, только у одного народа сокол («ререг») был священным племенным символом — у вендов, т. е. у славян-ободритов». На самом деле сказать, что жизнь Ререка Ютландского проходила на пространстве земель ободритов, — сильное преувеличение. На это пространство он заглянул-то один единственный раз, да и то мельком. Что же касается сопоставления имени Ререка с соколом (кстати, все-таки «рарогом» или «ререгом»?[119]) — это очень типичная и широко распространенная ошибка. Каким бы ни был племенной символ ободритов (если он у них вообще был, так как никакой достоверной информации об этом нет!), Ререк к нему отношения не имеет. Настоящее имя датского конунга было Hrorekr, что на древнескандинавском несет простой вполне определенный смысл «прославленный повелитель», так что никакие соколы, хоть «ререги», хоть «рароги», и никакие ободриты тут абсолютно ни при чем. Славянское, якобы ободритское, происхождение имени Ререка явно надумано. Эта надуманность отчетливо проявляется в именах его ближайших родственников: отца Ререка звали Хальвданом, братьев Хеммингом и Харальдом, а племянников Родульфом и Годофридом — все имена стопроцентно германские.