Осколки чести - Лоис МакМастер Буджолд

Ботари помотал головой, но Форкосиган подошел поближе выслушать технические объяснения, которые врачу явно не терпелось дать. Корделия поднесла ребенка сержанту.

– Хотите подержать?

– А можно, миледи?

– Господи, не вам просить у меня разрешения. Скорее уж наоборот.

Ботари осторожно взял девочку, и она потонула в его огромных руках.

– Вы уверены, что это моя? – с тревогой спросил он, вглядываясь в крохотное личико. – Я думал, нос у нее будет больше.

– Их проверили и перепроверили, – успокоила его Корделия. – У всех малюток маленькие носики. До восемнадцати лет вообще нельзя узнать, как будет выглядеть взрослый. Все дети, вырастая, сильно меняются.

– Может, она будет похожа на мать, – с надеждой промолвил он.

Корделия энергично закивала.

Врач закончил показывать Форкосигану начинку аппарата.

– Хочешь тоже ее подержать, Эйрел? – предложила Корделия.

– Ну зачем же, – поспешно отказался он.

– Потренируйся. Может, в один прекрасный день тебе это пригодится.

– Хм-м. Мне доводилось держать красоток поувесистее.

Адмирал с явным облегчением передал малышку медикам.

– Так, посмотрим, – сказал врач, открывая журнал. – Это та, которую мы не отправляем в императорский детский дом, да? А куда нам ее отвезти после окончания контрольного периода?

– Меня попросили заняться этим лично, – без запинки ответил Форкосиган. – Чтобы не нарушить анонимности родителей. Я… Мы с леди Форкосиган отвезем ребенка ее законному опекуну.

Физиономия доктора приняла необычайно глубокомысленный вид.

– А-а. Понимаю, сэр. – Он не смотрел на Корделию. – Вы как руководитель проекта вправе поступать с ними по своему усмотрению. Никто не будет задавать вопросов, я… я могу вас заверить, сэр, – горячо проговорил он.

– Прекрасно, прекрасно. Сколько длится контрольный период?

– Четыре часа, сэр.

– Хорошо, мы можем пойти поесть. Корделия, сержант?

– Э-э… можно мне побыть здесь, сэр? Я не голоден.

Форкосиган улыбнулся:

– Конечно, сержант. Людям капитана Негри полезно размяться.

По пути к машине Форкосиган спросил у Корделии:

– Чему ты смеешься?

– Я не смеюсь.

– У тебя глаза смеются. Так и искрятся.

– Это из-за врача. Боюсь, мы невольно его обманули. Ты разве не уловил?

– Как видишь, нет.

– Он решил, что ребенок, которого мы сегодня распечатали, мой. Или, может, твой. Или даже наш общий. Я прямо видела, как у него в голове завертелись колесики. Он считает, что наконец понял, почему мы тогда не открыли все пробки.

– Боже правый!

Форкосиган остановился, собираясь идти обратно.

– Нет-нет, не вздумай, – сказала Корделия. – Если начнешь отрицать, будет только хуже. Я знаю. Меня уже и раньше обвиняли в грехах Ботари. Пускай фантазирует на просторе.

Она замолчала.

– А о чем ты теперь думаешь? Глаза у тебя потухли.

– О ее матери. Я уверена, что видела эту женщину на борту флагмана. Длинные черные волосы, зовут Элен – другой быть не могло. Поразительно хороша собой. Я понимаю, чем она привлекла Форратьера. Но слишком молода для таких ужасов…

– Женщин не следует допускать к боевым действиям, – заметил Форкосиган, помрачнев.

– На мой взгляд, мужчин тоже. Почему ваши люди стерли ее воспоминания? Это ты приказал?

– Нет, это идея хирурга. Ему стало ее жаль.

Лицо адмирала напряглось, а в голосе слышалась боль.

– Это было ужасно. Я тогда этого не понимал. Сейчас, наверное, понимаю. Когда Форратьер натешился досыта – а он с ней сам себя превзошел, даже по его меркам, – она была в полной прострации. Помочь ей было уже нельзя, но именно тогда я решил его убить, если это повторится, и к черту императорский сценарий. Сначала Форратьера, потом принца, потом себя. Так Форхалас остался бы вне подозрений…

Ну вот… Ботари… выпросил у него, так сказать, ее тело. Забрал к себе в каюту. Форратьер решил, что это для того, чтобы продолжить истязания девчонки, видимо, в подражание ему. Он был польщен и не вмешивался. Ботари удалось как-то отключить следящие мониторы. Никто понятия не имел, чем он там занимается все свое свободное время. Но он пришел ко мне со списком лекарств, которые просил тайно ему достать. Обезболивающие мази, кое-какие противошоковые средства – очень продуманный список. Он умел оказывать первую помощь – результат боевого опыта. Тогда я догадался, что он ее не мучает, а просто втирает очки своему патрону. Наш Ботари безумец, а не садист и не дурак. Он как-то странно любил ее, и ему хватило смекалки скрыть это от Форратьера.

– В подобных обстоятельствах это не кажется таким уж безумным, – заметила она, вспомнив, что Форратьер планировал для Форкосигана.

– Нет, но то, как он это делал… Я пару раз кое-что видел. – Форкосиган шумно выдохнул. – Он ухаживал за ней у себя в каюте: кормил, одевал, мыл – и все время вел шепотом диалог сам с собой. Говорил за обоих. Это была призрачная реальность, в которой она полюбила его, вышла за него замуж… Нормальная жизнь счастливой семьи. Почему бы безумцу не мечтать о том, что он – в здравом уме? Наверное, она страшно пугалась, когда приходила в себя.

– Господи. Мне жаль его почти так же, как ее.

– Ну, не идеализируй. Он ведь еще и спал с ней, этот односторонний брак не ограничивался только словами. Но мне трудно осуждать Ботари. Мог ли он при нормальных обстоятельствах хотя бы приблизиться к такой девушке?

– Мм… Вряд ли.

– Вот о чем он решил не забывать после Эскобара. На это нужна была невообразимая сила воли. Его лечили несколько месяцев.

Корделия только присвистнула, представив вереницу соответствующих картин. Она была рада, что у нее есть время успокоиться, прежде чем она снова увидит Ботари.

– Пойдем теперь и выпьем, как хотели, ладно?

В конце лета Форкосиган предложил поездку в Бонсанклар. В назначенное для отъезда утро они укладывали вещи, однако это радостное занятие было прервано самым неожиданным образом.

– Эйрел! – сдавленным голосом сказала Корделия, выглянув из окна их спальни. – На газоне только что приземлился флайер, и из него вышли шесть вооруженных мужчин. Они рассыпались по всему участку.

Моментально насторожившись, Форкосиган подошел к ней.

– Все в порядке, – облегченно вздохнул он. – Это охрана графа Форталы. Он, наверное, приехал навестить отца. Удивляюсь, как это он сумел вырваться из столицы. Я слышал, император ему покоя не дает.