Приемный покой - Татьяна Соломатина

Здесь же, в подвале, трубы справа и слева начинают множиться и становятся похожи на зловещие гигантские техногенные лианы. Больница – организм с множеством «артерий» и «вен». И чем крупнее «орган», тем больше магистральных «сосудов» приносят творящие его жизнь жидкости и уносят отработанные субстанции. Иногда трубы резко уходят ввысь, изогнувшись прямыми углами, и в просветах стен внезапно обнаруживаются двери с замками и без замков.

Иные помещения используются, другие производят впечатление заброшенных. Но это не так. Из них выглядывают любопытные холёные крысы с глазами ироничных старцев и приветливо помахивают тебе длинными хвостами. Ни одна акция по истреблению не приводит к окончательному исчезновению этих животных. Слишком уж они разумны и осторожны. Об их коварстве, живучести и прочих характерных для любого социального общества чертах написано множество томов биологами и зоопсихологами.

Крыса – символ агрессии, гниения, распада, разрушения, бедствия и смерти. Но она же выступает символом мудрости. Крыса всегда выбирает самую лучшую пищу из возможной и первой покидает тонущий корабль. В Древнем Риме белая крыса обозначала удачу, а в Китае родившийся под знаком Крысы считался наделённым очарованием и притягательностью. Но нигде и ни у кого, ни в одной энциклопедии, ни в одном гороскопе не написано, что означает смерть под знаком крысы.

Истекающего кровью Петра Александровича нашёл один из техников, обслуживающих километры жизненно важных больничных коммуникаций. Нашёл у одной из таких дверей из ниоткуда в никуда. «Беги в приёмный главного корпуса. Скажи: множественные ножевые, проникающие в брюшную полость, ранение паренхиматозных[129]органов», – с трудом прохрипел тот и даже попытался ободряюще улыбнуться, мол, не дрейфь, парень, не суетись, беги и скажи им, что я велел!

Перед Петром Александровичем в окровавленном белом халате и человеком в синей рабочей униформе стояла… крыса. Стояла на задних лапках, спинкой к Петру, вытянув шею и угрожающе оскалив резцы на обслугу подвального мира. Зоопсихологи сказали бы, что крыса пришла в состояние повышенной бдительности. Она приняла оборонительную позу, угрожает противнику и испускает звук, не воспринимаемый человеческим ухом. Испуганный парень попытался её прогнать, но Зильберман махнул рукой: «Оставь».

Увы, пока под землю спустились дежурные приёмного покоя и хирург, Петра Александровича уже не стало. Если в человеческом теле «прорывает» магистральные сосуды – оно истекает жизнью за считанные минуты.

Крыса отбежала на безопасное расстояние, но не уходила, нервно кружа, пока его не уложили на каталку и не увезли. Со слов абсолютно не подверженного никакой метафизике заведующего реанимацией главного корпуса, который случайно в ту ночь оказался в приёмном и понёсся в подвал вместе с коллегами, выражение её глаз было абсолютно осмысленным. Но он не мог сказать, каким именно. Отчаянным? Нет. Ей было больно? Нет. Всё сразу. И ничего из перечисленного. И ещё ему показалось, что она плакала. По-человечески. Роняя слезы на пыльный бетон. Показалось? Наверное, глаза, затуманенные собственной влагой, искривили восприятие реальности.

Убийц нашли быстро. Банальный случай – наркоманы в поисках дозы. Слово «банальный» утратило выразительность вследствие частого повторения. Обычный. Когда один человек убивает другого, мы говорим: «Как обычно». Обычно превратилось в обычай. Или так было всегда? Наркоманы, обычно, часто крутятся возле больниц, и некоторые из них даже знают потайные ходы.

Как правило (ещё один незамысловатый оборотец в контексте), они не агрессивны и на умышленное убийство не способны. Но самые опустившиеся, те, кому уже нечего продать, негде украсть, самые больные, чья жизнь, утрачивая многообразие проявлений и возможностей, сжимается в пульсирующий ад единственной потребности, способны на что угодно.

Человек в белом халате для них по определению – владелец зелья. Объяснить, что это не совсем так, – невозможно. Иллюзии, создаваемые их больным воображением, ночью, в подвале, где им, мучимым ломкой, страшнее, чем ему, идущему по своим врачебным делам и насвистывающему незатейливый мотивчик, привели к фатальному исходу. «Парни, успокойтесь». – Пётр примирительно поднял руки. Жест, в любой психологии означающий готовность к переговорам. Что-что, а «заговаривать» он умел. «Крыса! Смотри, огромная крыса! И она растёт!» Подвал не слишком сильно освещён, а змеящиеся по стенам трубы искажают и без того причудливую игру света и тени. Огромное невероятное создание, порождение тьмы, шло, чтобы уничтожить. Один оцепенел, а второй бросился на тварь и втыкал в неё нож, пока та не съёжилась и не стекла по стене. «Ты убил его! Идиот! Ты убил его!»

Неумышленное убийство в состоянии аффекта и абстинентного состояния. Дали им немного. Была какая-то очередная гуманистическая программа под эгидой международных фондов, отмывающих бабки в планетарных масштабах, что призывают быть терпимее к «пользователям инъекционных наркотиков».[130]И тратят на раздачу одноразовых шприцев и постройку одного-единственного хосписа для больных СПИДом (в помещении бывшего коровника) суммы, сопоставимые со стоимостью десятка адронных коллайдеров.[131]Видимо, разница между отчётными и действительно затраченными средствами и есть та самая квинтэссенция гуманизма, предназначенного для отдельной, очень небольшой, части человечества.

Усилили охрану. Если можно считать охраной санитарок в двух-трёх точках «официального» проникновения в больницу и расхаживающих там же в светлое время суток сомнительно-пузатых или, напротив, чрезвычайно тощей наружности, дядечек в форме. С наступлением темноты они куда-то исчезали, оставляя за стойками вооружённый лишь словом добрым неизменно женский персонал. Вот оно, одно из основных, вкупе с женщиной в оранжевом жилете, достижений суфражисток. Очаг остыл, воин сбежал, и ты сама себе охрана. А между боями перекусишь пластиковыми макаронами и запьёшь порошковым кофе, да не лёжа в постели, а сидя на перекрестке неуютных миров.

В приёмном покое главного корпуса установили решётку, закрывающуюся на амбарный висячий замок, который элементарно вскрывался обычной большой канцелярской скрепкой. В роддоме не было и этого. Лишь так называемые «бронированные» двери главного входа и приёмного покоя. Кроме того, оставались подходы от пищеблока главного корпуса, из здания поликлиники, и при желании в больницу можно было проникнуть через окна второго этажа административного корпуса, к которым легко было подобраться по решёткам окон первого. Больничный гараж, как и прежде, был открыт для всех желающих. Штатный автомеханик пользовался популярностью. Руки у него были, что называется, золотые. Он спасал машины. Руки Зильбермана уже никого не спасут.

Этот участок Светка и Женька прошли молча. Вот и лестница, ведущая в главный корпус. Такая же неприметная дверь, и если не знать, что за нею не очередная подвальная каморка, а выход на свет божий, то можно пройти дальше, в раструб, ведущий к иным «жизненно важным органам» тела огромной многопрофильной больницы. Тут же, в закоулках, были и грузовые лифты, но ими пользовались лишь для транспортировки каталок. Друзья поднялись пешком.