Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

На другом берегу реки находилась Санкт-Петербургская сторона, которую Петр I первоначально планировал сделать центром города. К концу XVIII века здесь остались только деревянные лавки на месте бывшего порта, переведенного на Стрелку Васильевского острова, и домик Петра Великого, помещенный в каменный футляр. Вдоль речки Петровки (Ждановки) располагались также деревянные здания Артиллерийского и Инженерного кадетского корпусов, на реке Карповке находился Аптекарский огород. Бóльшая часть Санкт-Петербургского острова вплоть до конца XIX века была застроена деревянными домами, где жили небогатые отставные чиновники, купцы, мещане. На набережной Малой Невки, а также на Каменном и Елагином островах были выстроены загородные дома аристократов.

В последней по счету Выборгской части была всего одна замощенная улица, идущая вдоль берега. Вдоль нее были построены летний дворец графа Безбородко, дома и сады Бакунина, Синявина и Собакина. Ниже по течению Невки начинался промышленный район: канатная фабрика, артиллерийская лаборатория, городская верфь, где строились торговые суда, казенная пивоварня, сахарная фабрика, ситцевая фабрика. В районе Черной речки набережная снова становилась фешенебельной, здесь находилась дача графа Строганова, созданная Андреем Воронихиным. Ее окружал прекрасный сад, часть которого была общедоступной, по воскресеньям там устраивали музыкальные концерты и танцы. У места впадения Черной речки в Большую Невку стояла деревянная дача князя Голицына, также с большим садом.

Дом, который станет героем нашего рассказа, был построен в 1790-х годах на левом берегу Фонтанки (современный адрес — наб. р. Фонтанки, 118), т. е. находился в Московской части. Рядом располагался Измайловский сад (Ботанический сад Академии наук), возникший в 1730 году на месте усадьбы А. И. Румянцева и названый по бывшей слободе Измайловского лейб-гвардейского полка. Напротив, через реку — усадьба князей Юсуповых.

Строительство каменного двухэтажного дома с характерным для новомодного стиля классицизм выступом-полуротондой было начато М. П. Захаровой, женой сенатора и писателя И. С. Захарова. Однако ее планы изменились, и в 1791 году участок с недостроенным домом у нее приобрел бывший олонецкий и тамбовский губернатор, а также общепризнанный первый поэт России Гавриил Романович Державин.

Державин был сыном небогатого офицера одного из провинциальных гарнизонных полков Оренбургской губернии. Отец умер, когда Гавриилу Державину исполнилось 11 лет, оставив жену с тремя детьми и неоплаченным долгом в 15 рублей. Вдова принялась хлопотать об устройстве своих дел, но, как позже написал Державин в своих мемуарах: «Как не было у сирот ни достатку, ни защитника, то обыкновенно в приказах всегда сильная рука перемогала; а для того мать, чтоб какое где-нибудь отыскать правосудие, должна была с малыми своими сыновьями ходить по судьям, стоять у них в передних у дверей по нескольку часов, дожидаясь их выходу; но когда выходили, то не хотел никто выслушать ее порядочно, но все с жестокосердием ее проходили мимо, и она должна была ни с чем возвращаться домой со слезами, в крайней горести и печали… Таковое страдание матери от неправосудия вечно осталось запечатленным на его сердце, и он, будучи потом в высоких достоинствах, не мог сносить равнодушно неправды и притеснения вдов и сирот».

Мальчик учился в частном немецком пансионе, а затем — в только что открывшейся Казанской гимназии. Позже по воле покровителя гимназии Ивана Ивановича Шувалова он был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк. В 1773 году он принимал участие в подавлении восстания Емельяна Пугачева, где проявил недюжинную смелость. Однако, поссорившись с сослуживцами из-за своего вспыльчивого характера, едва не попал под суд, сумел оправдаться, но был отставлен от службы, не получив никакой награды. Его увольняют в штатскую службу в чине коллежского советника с приказом подыскать «место по способностям».

В это время Державин познакомился с семейством бывшего камердинера Петра III португальца Якова Бастидона, а главное — с их 17-летней дочерью Екатериной. Вот как он сам описывает это знакомство: «В сем году, около масленицы, случилось с ним несколько сначала забавное приключение, но после важное, которое переменило его жизнь. Меньший из братьев Окуневых поссорился, быв на конском бегу, с Александром Васильевичем Храповицким, бывшим тогда при генерал-прокуроре сенатским обер-прокурором в великой силе. Они ударили друг друга хлыстиками и, наговорив множество грубых слов, решились ссору свою удовлетворить поединком. Окунев, прискакав к Державину, просил его быть с его стороны секундантом… Что делать?.. Дал слово Окуневу с тем, что ежели обер-прокурор первого департамента Резанов, у которого он в непосредственной состоял команде, который также был любимец генерал-прокурора и с ним, как Державин, по некоторым связям в короткой приязни, не попротиворечить сему посредничеству; а ежели сей того не одобрит, то он уговорит друга своего, Гасвицкого, который был тогда уже майором.

С таковым предприятием поехал он тотчас к господину Резанову, его не нашел дома: сказали, что он обедает у господина Тредиаковского, бывшего тогда старшего члена при герольдии, который по сей части был весьма значащий человек. Хотя сей жил на Васильевском острове, но он и туда поехал. Уже был вечер. При самом входе в покой встречается с ним бывшая кормилица великого князя Павла Петровича, который был после императором, г-жа Бастидонова с дочерью своею, девицею лет 17-ти, поразительной для него красоты; а как он ее видел в первый раз в доме господина Козодавлева, и тогда она уже ему понравилась, но только примечал некоторую бледность в лице, а потом в другой раз в театре неожиданно она его изумила; то тут в третий раз, когда она остановилась в передней с матерью, ожидая, когда подадут карету, не вытерпел уже он и сказал разговаривавшему с ним Резанову о том, зачем приехал, что он на сей девушке, когда она пойдет за него, женится. Сей засмеялся, сочтя таковую скорую решительность за шутку.

Гавриил Романович Державин

Разговор кончился; мать с дочерью уехали, но последняя осталась неисходною в сердце, хотя дуэль, по несысканию Гасвицкого, осталась на его ответе. Должно было выехать в Екатерингоф на другой день в назначенном часу. Когда шли в лес с секундантами соперники, то последние, не будучи отважными забияками, скоро примирены были первыми без кровопролития; и когда враги между собою целовались, то Хвостов сказал, что должно было хотя немножко поцарапаться, дабы не было стыдно. Державин отвечал, что никакого в том нет стыда, когда без бою помирились. Хвостов спорил, и слово за слово дошло было у посредников до драки: обнажили шпаги и стали в позитуру, будучи по пояс в снегу, но тут приехал опрометью вышедший только из бани разгневший, как пламенный, Гасвицкий с разного рода орудиями, с палашами, саблями, тесаками и проч. и, бросившись между рыцарей, отважно пресек битву, едва ли быть могущую тоже смертоносною. Тут зашли в трактир, выпили по чашке чаю, а охотники — пуншу, кончили страшную войну с обоюдным триумфом.