Сребреники Иуды - Скотт Макбейн

— Значит, монахиня сказала правду?

— Нет. — Хелен скривила губы. — Люди вечно суют свой нос в то, чего не понимают. — Она замолчала, осознав, что ему следует кое-что знать, иначе он не сможет сделать выбор. — Ладно, послушай историю, похожую на детскую сказку. Один мой знакомый, заплатив некоторое количество серебряных монет, купил поле, на котором, согласно обещаниям, были зарыты невиданные сокровища. Это поле физическое и мистическое, то есть существует одновременно на небесах и на земле. Сделка была скреплена в храме, тоже одновременно существующем на земле и на небесах.

— И что дальше? — Хелен помрачнела.

— Обещания оказались лживыми. За тридцать монет удалось купить только поле внизу, то есть на земле. Был там некий раб, который знал, где спрятано сокровище. Он бессовестным образом растранжирил его, роздал тем, кого любил. Ну, конечно, мой знакомый потребовал выполнения условий сделки. Его обманули, но сохранилась купчая, составленная в храме. Она действует вечно. Так что сокровище не потеряно, а просто рассеяно во времени.

— И что же?

— Началась великая битва на небесах и земле, которая длится до сих пор. Раба за обман распяли на кресте, храм (тот, что внизу) разрушили. Но еще есть надежда. Нужно просто собрать монеты, после чего можно будет вернуть сокровище. И тогда купивший поле получит то, что ему причитается.

— А кто этот владелец поля, на котором зарыты сокровища? — спросил Пол.

— Ух, какой ты любопытный. — Хелен его поцеловала. — Узнаешь в свое время, когда монета наберет полную силу. А сейчас пойдем, я покажу тебе настоящие чудеса.

В семь часов вечера Сан-Франциско содрогнулся от ужасного землетрясения. Толчок оценили в восемь с половиной баллов по шкале Рихтера. За одну минуту сорок пять секунд погибли триста восемьдесят тысяч человек.

В шесть часов утра кардинала Бенелли вызвал папа, после чего глава святой палаты направился в Ватиканскую обсерваторию.

Его встретил давешний руководитель обсерватории, лысый человечек с глазами-бусинками. Его только что подняли с постели, и он заметно нервничал.

— Чем могу быть вам полезен, кардинал?

Бенелли задумался. Как спросить, чтобы его не приняли за сумасшедшего?

— Синьор…

— Пунди.

— Так вот, синьор Пунди, несколько месяцев назад я приходил сюда с отцом исповедником. Вы, конечно, помните?

— Разумеется. Глава святой палаты посетил тогда нашу обсерваторию впервые.

— Я смотрел в телескоп на планеты.

— Да, соединение планет. Интересное явление, обратная петля между…

— Довольно! — крикнул Бенелли. — Что это было?

— Что это было? Хм… как я сказал, соединение планет.

— Понятно, понятно, — нетерпеливо проговорил Бенелли. — Вы тогда сказали, что такое соединение планет было в…

— В шестьдесят шестом году новой эры, — испуганно проговорил руководитель обсерватории. — Седьмого марта. Марс, Нептун и Уран расположились на одной линии. Вы, конечно, помните, что сближением называется наибольшее кажущееся сближение небесных тел…

— Вот именно, — сказал Бенелли, чуть не плача. — А звезды? Какие тогда были звезды?

— Но во Вселенной сотни миллиардов звезд.

— Да, — согласился Бенелли, — но в тот день звезды и планеты были расположены как-то по-особому. Попытайтесь вспомнить, как именно. Дело в том, что перед этим я видел во сне звездное небо. Так вот, тогда, в тот вечер, оно было точно таким же.

Руководитель обсерватории смущенно пожал плечами — с кардиналом определенно что-то случилось, он не в себе.

— Я могу обзвонить обсерватории всего мира, но что спрашивать? Как я могу описать звезды, которые вы видели? Это все равно что искать иголку в стоге сена.

Бенелли в отчаянии опустился на колени и начал молиться. Рядом молился руководитель обсерватории.

— Закройте глаза, — приказал Бенелли, — представьте, каким было небо седьмого марта шестьдесят шестого года новой эры.

— Хм… я вижу планеты, Марс, Нептун и Уран. В соединении.

— А под каким созвездием?

— Созвездием? Хм… Рыбы.

— Ах вот оно что… Рыбы. Стало быть, рыбак, святой Петр. А что символизирует Марс?

— Хм… войну.

— А Нептун и Уран?

— Хм… — Руководитель обсерватории пытался вспомнить. — Нептун как-то связан с мистикой, посвящением в религиозные тайны, а Уран — это маг, колдун.

— Вот видите, как все просто, — прошептал Бенелли. — Святой Петр, посвященный, и маг… в шестьдесят шестом году у них было сражение.

— И кто победил? — спросил руководитель обсерватории, сильно потея.

Что делать? Кардинал определенно свихнулся.

— Конечно, святой Петр! — крикнул Бенелли. — Потому что они сражались в созвездии Рыб. Победил рыбак. Но не в этом дело, как вы не понимаете? Это было тогда. А сейчас на нас грядет то же самое порождение дьявола, тот же самый маг.

— Какое порождение дьявола?.. — Руководитель обсерватории поднялся с коленей. — Кардинал, простите меня, но я совершенно не…

Бенелли его не слышал. По его щекам текли слезы. Теперь он знал, кто этот ангел тьмы.

Достаточно заглянуть в Деяния Апостолов.

— Ты видела, что там творится? — спросил Пол, глядя на экран телевизора.

— Да, — ответила Хелен, выходя из ванной комнаты. — Подумаешь, землетрясение! Тем более что я знала об этом давно.

— Откуда?

— Монета, конечно. — Она надела муслиновое платье. — Пошли, мы опаздываем.

Они быстро прошли несколько кварталов.

— А теперь вот сюда, — сказала Хелен, сворачивая на боковую улицу.

За столиками на тротуаре, перед таверной, сидели усатые громилы с угрюмыми лицами и баюкали в руках рюмки с бренди. Настоящие убийцы.

Хелен усмехнулась.

— Они ничего нам не сделают.

Она специально прошла почти вплотную к столикам, выставив напоказ кольцо с дорогим бриллиантом. Пара бандюг вскинулись было, но тут же стушевались.

— Боятся, — заметила Хелен, — и правильно делают. — Она легко могла их всех уничтожить множеством способов.

Но дело было не в этом. Сидящие в бандитах духи зла сразу ее узнали и подчинились.

Хелен и Пол вышли на набережную Тибра.

— Мы идем вон туда. — Она показала на мост Понте Фабрицио, самый старый в Риме, построенный в шестьдесят втором году до новой эры. — Помню, как я вышла на него в первый раз. Это было рано утром в базарный день, и мост был забит народом. От реки тянуло такой вонью, что меня чуть не стошнило. В Тире, где я тогда жила, было очень чисто.