Видок. Цена жизни  - Григорий Шаргородский

Думаете, мне дали нормально выспаться? Как бы не так! Сначала в несусветную рань десятого часа утра в комнату ввалился Дава. Вид румяной и наглой рожи даже вызвал у меня гнусное желание прекратить выдавать ему лекарство.

Ну а чего он такой довольный жизнью и назойливый?

– Дава, проваливай ко всем чертям, – проворчал я, пытаясь натянуть простыню на голову.

– Ага, значит, тебе можно вытаскивать меня из кровати, а мне нельзя? – решил поерничать мой еврейский друг.

От возмущения я даже проснулся:

– Ты серьезно сравниваешь эти две ситуации?

– Извини, – смутился Давид, – но ты сам заварил эту кашу, а дел у нас невпроворот. К тому же без твоего сопровождения из особняка меня не выпускают.

– Дава, скот ты такой, я уснул в пять часов утра!

И тут парня озарило понимание, где меня носило целую ночь.

– Ты смог? – почему-то оглянувшись на дверь, шепотом спросил он.

– Понятия не имею, о чем ты. Дава, дай поспать еще хотя бы пару часов. Подождут твои дела.

– Да-да, – заторопился мой друг и с каким-то заговорщицким видом выскользнул из комнаты.

Вот же скот такой. Разбередил – и как теперь уснуть?

Несмотря на все опасения, сон сморил меня практически сразу, но, вопреки надеждам, ненадолго.

На этот раз дверь в спальню отрылась с грохотом. И правильно. С чего бы хозяйке стесняться у себя-то дома?

– Ты, – с непонятной интонацией выдала княжна.

– Я. – Возразить мне было нечего, поэтому просто согласился. – А кого ты ожидала здесь увидеть?

Прятаться под простынею было бы глупо, но и покадить кровать я не спешил, потому что лежал в ней абсолютно голый.

– Не юли, – не унималась Даша, – это все ведь твоих рук дело?

– Ты можешь уточнить? Потому нести ответственность за все на свете я точно не собираюсь.

Даша глубоко вздохнула и, подойдя ближе, присела на кровать:

– Ты убил Ледицкого?

– Убить-то убил, – озадаченно почесал я макушку. – Это точно все новости, которые до тебя дошли?

– А что, есть еще что-то? – тут же притихла княжна.

– Ай да князь! Лихо он позатыкал всем рты, – с неподдельным восхищением резюмировал я и тут же рассказал Даше все, что произошло в мансарде. Причем без купюр, но при этом не затрагивая предыстории с заброшенным складом и бандитами. Участие Мыколы тоже обошел, как и само упоминание личности стригоя, нагло приписав все подвиги себе любимому.

– Я разорву эту тварь на мелкие куски, – захрипела Даша, вцепившись в замаскированный под изящное ожерелье ошейник, словно он начал ее душить.

А может, так оно и было.

– Спокойно! – прикрикнул я и добавил уже значительно мягче: – Поверь, смерть – это не худшее, что может с ней случиться.

К счастью, княжна быстро остыла и выжидающе посмотрела на меня.

– Если поймешь, что Голицына вывернулась, просто напиши анонимное письмо в один подмосковный монастырь, – продолжил я. – Сама знаешь, в какой именно. Может, подкупленные городовые и соседи станут держать языки за зубами перед начальством и писаками. Но вряд ли промолчат, когда к ним в гости заглянут бородатые дядьки с добрыми глазами и с массивными крестами на пузе.

Даше моя идея явно понравилась. И это настроение продержалось у нее весь день. Очевидно, устав от вынужденного заточения, она решила составить нам с Давой компанию и поглубже нырнуть в дела киноконцерна.

И это правильно, потому что вскоре именно ей придется рулить столичным отделением на пару с Сержем. Впрочем, я не стал бы принижать деловые качества нашего слишком уж женственного друга. Еще Антонио говорил, что у Сержа хватка будь здоров, и повидать в этой жизни бывшему театральному антрепренеру довелось много.

В путь отправились на моем давешнем подарке княжне, по причине наличия в этом паромобиле пяти посадочных мест вместо двух, как у моей обновки. Мехвод из графского гаража, кажется, был уязвлен в самую печенку, когда я небрежным жестом отправил его отдыхать, а сам полез на водительское место.

Чтобы не смущать горожан видом слишком уж веселой для траура вдовы, невзирая на жару, снимать брезентовую крышу кабриолета я не стал. Если честно, так было даже лучше.

Машина мне хорошо знакома, можно сказать – детище. Так что первые пару минут пути я чутко прислушивался к ее работе. Вроде аппарат в норме и на тяжелую жизнь не жалуется.

Если честно, заочно мне казалось, что концерн – это слишком броское название для нашей фирмы, но, когда мы добрались до места, стало понятно, что не так уж сильно. У Давида Ароновича, как его почтительно называли все многочисленные подчиненные, получился эдакий Голливуд в миниатюре. На берегу одного из искусственных озер столицы возвышались большие ангары, похожие на те, в которых содержат дирижабли. Как пояснил наш с княжной вынужденный гид, внутри этих строений при необходимости собирались различные декорации.

Между тремя ангарами и добрым десятком зданий поменьше шныряло даже на первый взгляд не меньше сотни людей. Среди однообразно одетых рабочих время от времени мелькали яркие пятна актеров. Я даже заметил парочку римских легионеров, что-то живо обсуждающих и чем-то закусывающих на скорую руку.

– Вот, решил обратиться к истории великого Рима, – гордо заявил Дава, но тут же горестно вздохнул: – Увы, придется все бросить.

Да уж, актер из него – как из меня балерина.

Остановив паромобиль у одного из ангаров, я повернулся к другу, сидящему на заднем сиденье.

– Дава, только не надо тут забрызгивать салон своими горючими слезами. Плакать будешь, когда папенька найдет тебе невесту. Поверь, за все разбитые тобой сердца ваш еврейский бог просто обязан подсунуть какую-нибудь страхолюдину.

Княжна тихо прыснула в кулачок, а у Давида от такого заявления вытянулось лицо.

– Типун тебе на язык, – ругнулся он, но по глазам было видно, что обрисованная мной перспектива изрядно напугала нашего вольного жеребца.

И все же привычная рабочая обстановка быстро привела гендиректора в себя, и, приняв напыщенный вид, он повел нас в главную контору. Посещение съемочных площадок решили оставить на потом.

Здание администрации находилось в центре огороженной территории на своеобразной площади, куда смотрели главные выходы всех ангаров.

Кто бы сомневался, что секретарша у Давы будет до предела миленькой и фигуристой. Удивило то, что при такой работе и с таким начальником она еще не утеряла способности краснеть. Впрочем, под колючим взглядом княжны половина собеседников краснеет, а другая бледнеет, но это когда ее высочество изволят гневаться. Поначалу мне самому приходилось периодически менять эти цвета, что тому хамелеону.