Маргарет Тэтчер - Жан Луи Тьерио

Надо сказать, что ей сразу же понравилось место, избранное для проведения ежегодной партийной конференции, не имевшее ничего общего с палатой общин, куда проникал неяркий рассеянный свет и где царил дух старого мужского английского клуба. Конференция проходила в здании «Импресс балрум» (Императорского бального зала «Зимних садов»), построенном еще во времена правления королевы Виктории, когда морские курорты и морские купания вошли в моду. Здание было очень большое, величественное, сиявшее позолотой, нежившее взор бархатом и хрусталем; конечно, китча и дурновкусия там было много, порой до тошноты, ибо мраморные орнаменты напоминали кружева, статуи походили на фигурки из карамели или шоколада… Всего там было слишком много и все было слишком красивое, но Маргарет все это ужасно нравилось. Эта невероятная кондитерская очаровала маленькую провинциалку, которой она в глубине души так и осталась. Для нее это была Англия ее сновидений, буржуазная, богатая, пышная и помпезная…

Кроме того, это место навевало хорошие воспоминания. Именно там она делала свои первые шаги в политике как представительница Ассоциации молодых консерваторов Оксфорда, именно там слышала, как рычал и ревел с трибуны Черчилль, именно там черпала новые силы от рядовых членов партии, которым надоели оттяжки и проволочки «тех, кто наверху». Пренебрежительное отношение ко всему на свете какого-нибудь лорда Бальфура, говорящего, «что он узнает гораздо меньше на партийной конференции, чем от своего лакея», ничего не значило для Маргарет. Избранная на пост лидера заднескамеечниками, она сохранила в себе дух заднескамеечницы. Она любила общаться с «настоящими людьми», с теми рядовыми членами партии, которые день за днем трудились в своих округах, не питая надежд на получение постов, депутатских мест, званий или наград, с людьми, еще сохранившими веру в величие Альбиона, в труд, в семью и не разделявшими цинизма богатеев-счастливчиков. Она любила этих людей, которых, несомненно, немного идеализировала, людей, которые были «тестом и закваской» будущих побед. Без них невозможно получить большинство голосов в стране. И она искренне их уважала и слушала.

Маргарет знала, что сдает свой «переходный экзамен», и если удастся его сдать, все будет возможно. Если же нет, то тогда она — всего лишь комета, стремительно промелькнувшая на английском политическом небосклоне.

Во время уик-энда перед началом конференции Маргарет спряталась от всех у себя, за городом и исписала 60 страниц своим крупным почерком прилежной школьницы. Она создала канву и начало речи. На неделе она часто встречалась с членами партии, посещала выставки, принимала ответственных за работу с местными ассоциациями консерваторов, в том числе и таких «трудных» округов, как округа Северной Англии и Шотландии. Тогда как Тэд Хит прятался в своей «башне из слоновой кости» (роль которой обычно выполнял отель), чтобы произвести больший эффект при произнесении речи в честь открытия конференции, Маргарет поступила с точностью наоборот. Она была вездесуща, ее любезность и приветливость очаровывали. До Блэкпула делегаты конференции в основном были приверженцами Хита, ее же считали ведьмой-предательницей. Неделю спустя она стала доброй феей[100]. По вечерам она зубрила свою речь. На ее советников была возложена миссия «нарастить мускулы на костяк». Адам Ридли привнес свой вклад в части сведений по экономике, Энгус Мод — по части журналистики и риторики. Они кроили текст речи, всячески выстраивали его, расставляли акценты, чтобы она могла вызвать «гарантированный желанный эффект». Но Маргарет чувствовала, что чего-то не хватает. Она хотела придать своей речи вдохновение, смелость, которые отличали бы ее речь от речей предшественников. Ей хотелось представить слушателям целую философию, даровать им надежду, дать им нечто вроде песни — марша, песни победы, а не каталог небольших дел на тихую неделю, как это делали лидеры Консервативной партии в своих нудных, длинных речах.

И вдруг на Гордона Риса снизошло озарение: он предложил, чтобы ее речь заново переписал Ронни Миллер, успешный драматург, автор исторических пьес, с триумфом шедших на сцене Ковент-Гардена. Сначала Маргарет отнеслась к этой идее сдержанно. Разве Ронни не из «конюшни Хита»? Ронни тоже воспринял идею без особого пыла; он вообще не имел большого желания входить в политику. Но, в конце концов, Маргарет согласилась попробовать. Когда они встретились в Блэкпуле, то сразу обнаружили друг в друге родственные души. Он процитировал отрывок из речи президента Линкольна, которую особенно любил. Она же вытащила измятый листок с той же речью из сумочки со словами: «Это моя настольная книга, мой молитвенник!» Ронни начал так: «Невозможно достичь процветания и благосостояния, подавляя политику сбережения и накопления. Невозможно придать силы слабым, ослабляя сильных. Невозможно помочь работнику, преследуя и подавляя его работодателя. Невозможно развивать человеческое братство, потворствуя росту классовой ненависти. Невозможно помочь бедным, уничтожая богатых. Невозможно построить ничего крепкого и устойчивого на позаимствованные деньги. Невозможно развивать человеческие характеры и человеческую смелость, отнимая у них независимость и лишая их права на инициативу. Никто никогда не помог человеку, делая для него и за него то, что он мог бы и должен был бы сделать сам». Отныне и впредь все важные речи будут «роннифицированы», то есть написаны Ронни Миллером по уже подготовленной канве. Именно ему Маргарет будет обязана своими лучшими формулировками, вроде ставшей знаменитой: «Леди, стоящая перед вами, не поворачивает назад». И это прозвучало в начале 1980-х, когда дела в экономике обстояли из рук вон плохо.

Но сейчас мы говорим о речи в Блэкпуле. Накануне вечером они все собрались у Маргарет в номере отеля: Гордон Рис, Ронни Миллер, Крис Пэттен и Ник Ридли; они сидели на корточках и ползали на четвереньках по ковру, перекраивая, перестраивая речь и тщательно ее ретушируя. Речь становилась все лучше и лучше, но Маргарет оставалась недовольна. Она попросила, чтобы были убраны все «может быть, возможно, вероятно». «Я — женщина твердых убеждений, а не женщина предположений и вероятностей». Она все более и более тревожилась, боясь, что будет скверно выглядеть и плохо говорить. В пять часов утра появился измученный бессонницей и тревогой Деннис, сказав, что, мол, хватит работать. Маргарет согласилась. Однако речь уже была готова.

На следующий день, представ перед залом, набитым до отказа, и аудиторией, раскалившейся до предела, под звуки торжественных маршей композитора Элгара Маргарет взошла на трибуну. Речь была зачитана превосходно. Маргарет, глядя в зал, перехватывала то один взгляд, то другой. Ее слушали как завороженные. Напряжение нарастало, каждое слово било в цель, в особенности когда она излагала свою философию. Это было довольно общее изложение, чтобы все консерваторы могли признать эти взгляды за свои, но в то же время это было достаточно сильно сказано, чтобы все почувствовали себя наэлектризованными: «Позвольте мне представить вам мое понимание этого мира: в этом обществе человек будет обладать правом работать тогда, когда он хочет, тратить то, что он зарабатывает, быть собственником и рассматривать государство в качестве слуги, а не господина. Это и есть наше британское наследие. Мы должны будем вновь поставить частное предпринимательство на путь исцеления, не только для того, чтобы дать людям больше причитающихся им денег, которые они могли бы тратить по своему усмотрению, но чтобы иметь больше денег для стариков, больных, инвалидов <…>. Я полагаю, что подобно тому, как каждый из нас обязан наилучшим образом использовать свои таланты, так и правительства обязаны создавать такие условия, при которых мы сможем это сделать <…>. Мы можем продолжать падение или можем остановиться и, усилием воли набравшись решимости, сказать: „Довольно!“».