Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

Мальчик вздрагивает, бросает исподлобья пронзительный взгляд, но продолжает молчать. Пол переходит на итальянский:

– Ты совсем не умеешь говорить? Можешь хотя бы имя своё назвать?

Зверёк выпрямляется, глаза-маслины блестят вполне осмысленно, но испуганно.

– А я знаю, как тебя зовут, – равнодушно говорит Пол, провоцируя мальчугана.

– Зачем спрашиваешь, коли знаешь, – неожиданно отвечает тот на тосканском наречии.

– Хотел услышать твой голос.

– Зачем тебе?

– Меня зовут Пол, и я хочу тебе помочь. Не бойся меня.

– Ты вместе с ними?

– Нет. Я не с ними. Я другой. Хочешь? – спрашивает Пол и достаёт из пакета апельсин.

Острые зубы вгрызаются в мясистую кожуру, цепкие пальцы ловко сдирают оранжевые шкурки, закидывая их под скамью. Мальчишка разламывает апельсин и половину сразу запихивает в рот, целиком. Также лихо он расправляется с шоколадными конфетами. Когда же Пол извлекает из пакета кисть винограда с тугими овальными ягодами под прозрачно-зелёной кожицей цвета выдержанного шартрёза, мальчик перестаёт дичиться.

«Психиатрам виднее, но, похоже, что у парня нет, да и никогда не было аутизма, – думает Пол, наблюдая за мальчуганом. – Обычный ребёнок, занесённый неизвестно каким ветром в чужую страну. Напуганный, обозлённый и голодный». Он сожалеет, что не догадался купить для него нормальной еды. Покончив с виноградом, мальчишка тщательно облизывает губы, вытирает липкие пальцы краем куртки и неожиданно спрашивает:

– Ты можешь вернуть меня домой?

– Только если ты скажешь, где он.

– Коли знаешь мой язык, то должен знать, и где мой дом, – хитрит мальчишка.

– Расскажи, как ты оказался здесь.

– Я искал дорогу домой, но они всё время охотились на меня, как на зверя. Мне было страшно. И очень холодно, – добавляет он, зябко передёргивая плечами.

– А как ты попал сюда?

– Я уже сказал – они меня поймали.

– Где твои родители?

Он пожимает плечами.

– Ты давно их не видел?

– С тех пор, как оказался здесь.

– Как называется город, где ты жил прежде?

– Мой отец живёт во Флоренции, а я – в Винчи.

«Без цыган вряд ли обошлось, иначе как могло занести мальчишку из Италии в Сибирь?» – усмехается Пол.

– Тебя украли?

– Нет. Я был в горах, а потом очутился тут. Было холодно и страшно, – вновь повторяет он и опять передёргивает плечами.

– Но кто-то тебя сюда привёз?

– Никто, – бурчит мальчишка, – а Флоренция – далеко?

– Не очень, – отвечает Пол и достаёт блокнот с изображением Джоконды на обложке.

– Знаешь, кто это? – спрашивает он, предполагая, что ответ известен любому флорентийскому подростку.

– Знаю, – соглашается мальчуган, – это синьора Лиза, она была здесь. Она добрая, – липким от шоколада пальцем он дотрагивается до блокнота и добавляет: – И красивая.

– А знаешь, кто её нарисовал?

– Нет, – мотает он головой, отщипывая виноградины.

– Леонардо да Винчи. Неужели не слышал?

Слова Пола мальчишку забавляют.

– Синьор любит шутить? – хихикает он. – Леонардо да Винчи – это я, но не я рисовал синьору. Я буду нотариусом, как и мой отец сер Пьеро да Винчи, – с важностью добавляет, зябко передёрнув плечами.

Если случившееся не было бессмысленным исчезновением родного человека, думает Пол, то страдание перестанет разрывать сердце и приобретёт смысл. Бред Лизы материализуется в странном черноглазом мальчугане. Если допустить невозможное и он, действительно, маленький Леонардо из средневекового Винчи, почему бы Пашке не оказаться там. Может, связь времён гораздо теснее, чем мы полагаем, а столетия – не сцепленные вагоны, бегущие только в одном направлении?

АПРЕЛЬ 2005 ГОДА

Настроение, подпорченное вчерашней встречей с Джулиано Бьянкини, улучшается с каждой милей, приближающей её к Флоренции.

Меж пологих склонов гор, мимо волнистых полей с одинокими виллами и разрушенных временем часовен мчится из Милана утренний скоростной экспресс «Евростар». За холмами, подёрнутыми мглистой дымкой, нарождается бледно-жёлтый диск. Первые слабые лучи новорождённого светила нежно обводят их контуры. Обрывки тумана исчезают в рыхлых сугробах облаков, проплывающих так низко – вот-вот зависнут снеговыми шапками на вершинах кипарисов, чёрными свечками вытянувшихся вдоль дорог. Ухоженные поля из окна поезда кажутся лоскутным одеялом, собранным из кусков бархата – всех оттенков зелёного. Упасть бы и прижаться щекой. Как же она полюбила эту созданную Богом и хранимую человеком красоту!

В аэропорт Бергамо Лиза прилетела вчера утром. Устроилась в отеле и провела (убила!) полдня с Бьянкини. Переговоры по приобретению прав на последние две главы рукописи зашли в тупик. Ушлый итальянец заломил баснословную цену, кратно превышающую стоимость трёх предыдущих. Рукопись обошлась им немыслимо дорого. Она поистине бесценна, думает Лиза, но Джулиано опять грозился выставить оставшиеся у него главы на аукцион. Они с Полом, конечно, никогда не допустят этого. После нескольких попыток итальянца всучить им подделки, выдав за текст Франческо Мельци, каждая выкупленная глава подвергается двойной независимой экспертизе: сначала в Милане, затем в Штатах. У Пола вся жизнь проходит в воздухе – в бесконечных перелётах между Нью-Йорком, Миланом и Лондоном.

Покинув туристическое многоголосье центрального вокзала, напрямик через площадь Лиза направляется к Дуомо. Возле голубовато-узорчатой романской базилики Санта-Мария-Новелла, напоминающей почему-то бабушкину шкатулку из гжельского фарфора (ох уж эти пародоксы ассоциаций), она останавливается и прежде, чем проскользнуть в мягкий полумрак церкви, обхватывает ладонями бронзовую ручку входной двери. Замирает, надеясь ощутить сквозь толщу веков – он ведь тоже входил через эту дверь. Разноцветные пятна света, пробившегося сквозь витражи, пляшут на лицах и каменных плитах. Возле Папского зала Лиза стоит долго, закрыв глаза. Иллюзия совмещения в пространстве разделённых Временем. Может, возле этой колонны стоял он, прислонившись плечом? Она давно поняла: движется только время, увлекая за собой декорации неподвижного пространства.

На шумной Виа де Панзани по каменным плитам, сглаженным за пятьсот лет миллионами ног, обутых в сандалии на деревянной подошве и пулены с загнутыми носами, парчовые туфельки дам и сапоги из бычьей кожи со шпорами, изящные лодочки и балетки, мокасины и кроссовки всех брендов, ползает на коленях в растянутом сером свитере уличный художник. Цветными мелками он рисует портрет той, что зовут Джокондой. Лиза останавливается рядом, отбрасывая длинную тень. Художник поднимает голову, всматривается в её лицо, потом восклицает, изумлённый: