И оживут слова. Часть II - Наталья Способина

— Помню, помню, сказывала ты уже, — снова вздохнула Добронега. — Не говорил он, когда придет, — наконец ответила она. — Да и не придет уж, верно, до отъезда. Уехал он.

— Как уехал? — опешила я и даже села на лавку. — Куда?

— Ну, то лишь ему ведомо.

— Да куда ему ехать? Он же здесь один, — развела руками я.

— Может, зазноба у него где в соседней деревне, — предположила Добронега и покосилась на меня.

— Ну какая зазноба? Впрочем, мне без разницы, — тут же ответила я. — Ну и пусть зазноба. Я просто волнуюсь, как он один уехал. Он хотя бы воинов с собой взял?

— Кто ж ему воинов даст? — в третий раз вздохнула Добронега. — Он не побратим боле.

Добронега запнулась на миг, словно хотела добавить что-то еще. А потом лишь покачала головой и, сказав: «Доброй ночи, дочка», ушла к себе.

А я смотрела на закрывшуюся дверь и чувствовала, как сердце сжимается от тревоги. Я понимала, что на самом деле Альгидрас не ребенок, помнила его слова о святыне и о том, что ничто не способно его убить, но глупому сердцу было все равно. Оно сжималось и ныло. А еще я думала о том, что он даже не предупредил о своем отъезде. И от этого к тревоге примешивалась обида.

Забираясь в постель, я постаралась выбросить все мысли из головы и приказала себе ни о чем не думать и не видеть никаких снов. И то ли я так устала, то ли организм воспринял приказ правильно, но я провалилась в глубокий, вязкий сон без сновидений.

Утром, отправляясь в комнату Добронеги, чтобы приступить к сборам, я размышляла о том, что жизнь здесь не блещет разнообразием и каждый новый день как две капли воды похож на предыдущий, так что отчасти можно было понять жителей окрестных деревень, сбегавшихся посмотреть на любую потеху, будь то приезд князя или публичная казнь. Особенно отчетливо я это поняла в преддверии поездки в Каменицу, когда привычный распорядок дня был нарушен.

Добронегу покинуло ее привычное спокойствие, ее движения стали резкими и суетливыми, а взгляд то и дело скользил по стенам и вещам, точно она прощалась с родным домом. К нам постоянно приходили окрестные мальчишки и приносили какие-то свертки, Добронега что-то отдавала им в ответ, и потому создавалось впечатление, что к подготовке нашего отъезда подключилась едва ли не вся Свирь.

Войдя в покои Добронеги, я сразу поняла, что основным отличием этой комнаты от Всемилиной было то, что в ней ощущалось присутствие мужчины. И пусть хозяин очень давно не входил сюда, чувствовалось, что он здесь живет.

Слева от входа вдоль стены стояло два больших сундука, как раз те, из которых мне предстояло выбрать необходимые вещи, а над ними, на широких прочных полках, были аккуратно разложены какие-то вещи. Сначала я решила, что это что-то вроде сувениров, но привстав на цыпочки и заглянув на самую нижнюю полку, я увидела два широких металлических браслета и глиняную кружку. Точно такие же браслеты закрепляли рукава на нарядных рубахах Радима. Моя рука сама собой потянулась к одному из них, но я тут же ее отдернула. Мне вдруг показалось неправильным трогать эти вещи. У кружки, стоявшей рядом, был отклот край. От кого-то я слышала, что хранить колотую посуду не к добру, но Добронега хранила. Видимо, у нее просто не поднялась рука выбросить кружку, которой пользовался отец Радима и Всемилы. Я почему-то сразу поняла, что эти вещи принадлежали ему.

Для того чтоб заглянуть на вторую полку, мне пришлось забраться на сундук. На полке лежали три небольших кинжала в ножнах. Два из них выглядели почти декоративными: с камнями на рукоятях, с узорами на ножнах, третий же был в обычном кожаном чехле, костяная рукоять потерлась от частого использования. Скорее всего, именно его носил с собой Всеслав чаще остальных. И снова я не посмела притронуться к его вещам.

Я слезла с сундука, подняла тяжелую крышку и только сейчас заметила, что слева лежат аккуратно сложенные мужские рубахи. Горло перехватило, когда я поняла, что Добронега до сих пор хранит столько его вещей, будто в один из дней он вновь войдет в свой дом и ему снова понадобятся эта одежда, этот старый кинжал… Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, я решила заглянуть в комнату, которую Добронега мне вчера не показывала. Я пообещала себе, что просто загляну, даже заходить не стану.

Дверь отворилась бесшумно, от легкого прикосновения. Видно, Добронега часто ею пользовалась. Да оно и понятно. Я тоже по нескольку раз в день заходила в гардеробную. Заглянув внутрь, я поняла, что придется идти за лампой: в комнате не было окон.

Я зажгла масляную лампу и, подняв ее повыше, шагнула в темную комнату, и тут же замерла, на мгновение ощутив себя так, будто попала в музей. Здесь тоже повсюду были вещи Всеслава — изрубленный щит на стене, меч в потертых ножнах, лук, пустой колчан, какие-то ремни, кольчуги, плащи… Эта комната действительно была своего рода музеем, и я поняла, почему Добронега не хотела, чтобы я сюда заглядывала. Я попятилась, чувствуя себя крайне неуютно от того, что влезла во что-то настолько личное. Уже почти выйдя, я бросила взгляд на правую стену и снова замерла.

Там висело женское платье. Судя по размеру, оно никак не могло принадлежать Добронеге. Женщина, что носила это платье, была ниже ростом и тоньше. Я вспомнила о матери Всемилы. Вероятно, наряд принадлежал ей. Мое сердце вдруг заколотилось. Я почувствовала себя кладоискателем, который много лет шел по пути, отмеченному на старой морской карте, и вот наконец ему осталось сделать последний шаг.

Почему у меня возникла такая ассоциация, я не знала. Ощущение, что я на пороге разгадки какой-то тайны, было почти осязаемым. И при этом… чужеродным. Я медленно приблизилась к платью и дотронулась до тонкой ткани, почти ожидая, что что-то произойдет. Ничего не случилось, но чувство, что я должна здесь что-то сделать, не покидало. Я нерешительно потянула подол платья, уловив запах трав, которыми здесь перекладывали вещи в сундуках для защиты от моли. Некоторое время я стояла, как завороженная, глядя на простую светло-зеленую ткань. Платье было того же покроя, что и наряды Всемилы. По рукавам, по подолу и вороту шла вышивка. Я скользила взглядом по платью, отчаянно выискивая хоть какой-то знак и ничего не находя. Видно, кладоискатель из меня был такой же неважный, как и герой. Уже ни на что не надеясь, я расправила подол и вот тут-то поняла, что именно я должна была увидеть: вышивка повторяла узор на нарядном платье Всемилы, в котором я была на берегу. А тот узор, в свою очередь, был копией заговора, который вырезал Альгидрас над покоями Златы и Радима.

Я сделала шаг назад, не веря своим глазам. Может быть, я что-то путаю? Может, это платье тоже Всемилино? Но тогда что оно делает здесь? Значит ли это, что Добронега знает, что Всемила умерла? От этой мысли меня прошиб холодный пот. Я сжала ручку лампы изо всех сил и попыталась успокоиться. А что, если не будет никакой поездки в Каменицу? Что, если меня просто вывезут из Свири и убьют где-то по пути без лишних свидетелей? Я постаралась успокоиться мыслью о том, что с нами будет беременная Злата, но что ей мешает отказаться от поездки в последний момент? К тому же та же Злата спокойно смотрела на девочку, взошедшую на погребальный костер. Может, и здесь она не будет так уж сильно терзаться?.. Я тряхнула головой, отгоняя бредовые мысли. Не сходится. Люди в этом мире, конечно, слишком отличаются от привычных мне, но устраивать грандиозный спектакль с отъездом, чтобы убить одну меня… Это было уж слишком. Да и верила я в доброе отношение матери Радима. Просто верила и ничего не могла с этим поделать.