Дочь сатаны - Виктория Холт

«Быть может, — думала Тамар, — он не такой уж хороший человек, каким я его считала. Если я смогу доказать это ему, я почувствую себя менее виноватой в том, что обижаю его». Чем больше она думала о своем муже, тем сильнее ей хотелось доказать ему и себе, что он не лучше других мужчин. Чем ближе корабль приближался к Новому Свету, тем настойчивее преследовала ее эта мысль.

Однажды вечером, когда они сидели в каюте, он вдруг, пристально поглядев на нее, сказал:

— Тамар, что с тобой случилось? На протяжении нашего путешествия ты постепенно менялась и становилась все более похожей на дикую девицу, какой была до обращения на путь истинный. Я чувствую, что должен наставлять тебя. Прошу тебя, позволь мне руководить тобой.

— Мне… нужна твоя опека? — воскликнула она. — Взгляни на меня! Со мной все в порядке. Я никогда не чувствовала себя лучше. А ты похож на мертвеца. Скорее тебе нужно моя опека!

— Я имею в виду духовную опеку. Тело твое здорово. А здорова ли твоя душа?

Потом наступил кульминационный момент, к которому, как она позднее решила, вела вся ее жизнь с Хьюмилити.

Была спокойная ночь, она лежала в своей каюте, когда вошел Хьюмилити. Как обычно, он опустился на колени и стал молиться, прежде чем забраться на верхнюю койку.

Глядя на него, она почувствовала, что дьявол подталкивает ее, заставляя показать ему: несмотря на все его прекрасные слова и высокие идеалы, он ничем не лучше других мужчин. Она докажет ему, что он такой же мужчина, как Бартли. Что разница между ними состоит в том, что Бартли ведет себя свободно, ничего не скрывая, не заботясь о том, что о нем подумают. А Хьюмилити заворачивается в плащ благочестия. Ей хотелось сорвать с него этот плащ, выставить его напоказ не только перед собой, но и перед другими. Тогда, быть может, он перестанет бормотать над ней молитвы, предлагать ей свою опеку, думать про себя: «Слава Богу, я не такой, как другие мужчины».

— Хьюмилити, — сказала она и протянула к нему руку.

Нежность, прозвучавшая в ее голосе, поразила его. Света свечи было достаточно, чтобы видеть ее волнующую красоту. Ее длинные волосы рассыпались по плечам, грудь была обнажена.

— Что тебя беспокоит, жена? — спросил он хриплым голосом.

Она взяла его за руку.

— Сама не знаю. Быть может, то, что вы обращаетесь со мной не как с любимой женой, а как с женщиной, которая должна рожать детей. Вы молитесь, прежде чем заключить меня в объятия: «Сделай, чтобы эта женщина зачала». «Эта женщина»! «Зачала»! Это не слова возлюбленного. Я не любима, как другие женщины.

— Я люблю тебя, — ответил он, — и теперь люблю… как должно мужу возлюбить свою жену.

Она наклонилась вперед и, обольстительно улыбаясь, обвила рукой его шею.

— Вы любили меня со страстью, — сказала Тамар. Он закрыл глаза, а она рассмеялась над его трусостью.

— Я был предназначен Господу, — ответил он, — женитьба не для меня, я воздерживался от любви плотской, от похоти. Господь благословил наш союз. Ведь у нас трое детей и ты носишь четвертого.

Тамар приблизила губы к его уху и прошептала:

— Я хочу, чтобы меня любили ради меня самой… а не ради детей, которых я могу нарожать.

— Вы должны молиться, жена моя.

— Нет, я не стану молиться, — усмехнулась она. — Это вам, Хьюмилити, надобно молиться. Молитесь. Прижмитесь ко мне и молитесь.

— Вы — соблазнительница.

— А вы не должны быть трусом, Хьюмилити. Поглядите на меня. Мои ночи одиноки, потому что мой муж думает не о своей жене, а о детях.

— Почему вы вдруг надумали соблазнить меня? — удивился он.

— В самом деле, почему? Почему мужчины соблазняют женщин, а женщины — мужчин? Обнимите меня, Хьюмилити, и я объясню вам. Я слишком долго была одна.

Казалось, ею овладело безумие. «Я и Бартли вовсе не хуже его, — думала она. — Ни один из нас не слишком хорош… и не слишком плох. Я не позволю ему благодарить Бога за то, что он лучше других. Сейчас он узнает, что ошибался».

Она не любила его. Она ненавидела его. Она не хотела его, он был ей отвратителен. Но в этот момент для нее важнее любви и желания было показать ему, каков он есть на самом деле.

— Придвиньтесь ближе ко мне, Хьюмилити.

Она не знала, как отчаянно он боролся с тем, что считал грехом. Хьюмилити не был лицемером и твердо верил в то, что проповедовал.

Тамар не отрывала от него глаз, при слабом свете свечи его лицо казалось смертельно бледным.

Она никак не могла подавить в себе желание раздразнить его. Мужчина есть мужчина, если даже он пуританин. Он испытывает такие же желания, как и все мужчины, и, если его соблазнить, падет, как любой другой.

Он закрыл лицо руками…

— Лучше бы мне умереть. После стольких лет чистоты… все зачеркнуто… стоило лишь однажды уступить своей похоти!

— Не обманывайте себя! — с ненавистью крикнула она. — Просто вас никогда прежде не соблазняли. А иначе вы давно пали бы. Когда вы уходили в свою мансарду, я лишь радовалась этому. Я не делала ни малейшей попытки, чтобы удержать вас. Если бы я хотела, чтобы вы остались и стали моим любовником, вы непременно стали бы им. Умоляю вас, не говорите больше: «Я лучше того человека и вот этого». Потому, что вы не лучше других. Грешнику лучше сказать: «Я грешен», нежели: «Я человек праведный».

Его губы шевелились, он шептал молитву, но остановить поток ее слов не мог.

— Вы просите Бога простить вас. За что? Я — ваша жена. Почему же вы должны избегать меня? Полно! Взгляните на себя такого, как вы есть. Мужчина… не более и не менее. Вы храбры, но другие тоже храбры. Вы пуританин и другие тоже пуритане. Вы похотливы, как и другие мужчины. Вы так же радуетесь своему мрачному одеянию, как я — ярким шелкам. Вы не отличаетесь от других. Знайте же: если я захочу соблазнить вас, как я сделала сегодня, вы не устоите. Не судите других строже, чем себя.

Казалось, будто Хьюмилити не чувствовал ее присутствия. Он пробормотал:

— Я недостойный человек. Я показал самому себе, что я недостойный. Господь отвернулся от меня, у меня нет больше сил.

Он ушел, а Тамар лежала и думала о нем. Теперь он познал правду о себе. Теперь он не мог упрекать ее в грехе, ведь тогда он должен бы вспомнить и про свой грех. Люди сказали бы, что он безгрешен, но сам он знает, что это не так.

Но позднее она сменила гнев на милость. Все же он хороший человек, даже благородный. Быть может, когда она снова увидит его, то скажет, что не может быть греха в обычном объятии жены и мужа. Она скажет ему: «Если бы Бог не желал, чтобы мы занимались любовью, почему он наградил нас подобными желаниями?» Она боялась, что не сумела успокоить его, но решила, что впредь непременно попытается.

Но больше она никогда не увидела Хьюмилити.