Офсайд 2 - Алекс Джиллиан

Я мысленно переношусь в другое место, где нет места тревоги и сожалениям, где стирается время и не важны имена. Где не ценятся деньги, и никто не проливает слез, где только покой и высь. И могущество, и милость скал. Я мог сотни раз сорваться в пропасть, потеряться в пещерах, но горы любили меня, вели меня и хранили верность. Признали меня.

Я медленно, но глубоко вдыхаю, удерживая воздух в легких, и потом медленно выдыхаю. Закрыв глаза, я вижу черные вершины, покрытые белыми снежными шапками, неприступные склоны и пики, прокалывающее небо. Облака, плывущие прямо под ладонями, пока я сижу, скрестив ноги на крыше хижины отшельника Нджы. Я могу скользить сквозь них пальцами, пробовать на вкус. Я чувствую близость великого рядом, могущественного и вечного. Может, это Бог. Я не знаю. Просто чувствую нечто огромное и бесконечное, а я лишь крошечная капля, ничтожная точка на теле земли. Тому, кто не смотрел вниз со священного Кайласа не понять, как остро начинаешь ощущать свою ничтожность, взирая на творения Великого. Масштабность Его воли потрясает. Никто не вернется прежним, побывав там. Услышав песню и шепот ветра в своих волосах, ощутив ледяное дыхание на лице, ослепнув от непостижимой божественной красоты, простирающейся внизу. Головокружительный экстаз и эйфория. Это лучше, чем секс. Это больше, чем любовь.

И каждый раз, когда мои эмоции и мысли начинают движение к хаосу и дисбалансу, я закрываю глаза и поднимаюсь на заснеженную вершину Кайласа. Я нашел свой путь в Шамбалу.

Совсем кукушка поехала, спросите вы?

И я даже не знаю, что на это ответить. Тот, кто ищет забвения, всегда его найдет. Я мог бы искать его на дне бутылки или в наркотическом дурмане. Но Джонатан Риксби помог мне выбрать другой путь. Он спас меня. А я даже ни разу не позвонил ему, вернувшись в Нью-Йорк. Наберу его завтра. Вернувшись к земным мыслям, я снова прихожу в норму, и открываю глаза.

– Чтоб тебя! – вырывается у меня, когда я замечаю женскую фигуру на ограждении. Она стоит на тонкой железной перекладине на самом краю крыши, смотрит вниз, шатаясь из стороны в сторону под беспощадными порывами ветра. Ее туфли валяются на бетонном полу, а босые ноги скользят по скользкой поверхности; длинные вьющиеся волосы хлещут по щекам и плечам. От верного падения ее спасает только хлипкий столбик, за который самоубийца держится одной рукой. В сумерках ее фигура кажется неясной, размытой. Словно приведение явилось посмеяться надо мной из параллельного мира. Когда очередной порыв ветра со свистом ударяет «хрупкого призрака» в грудь, толкая назад, я в два прыжка преодолеваю несколько метров, разделяющие нас. Она чудом не сорвалась с крыши, и я не могу спокойно наблюдать за этой безумной «самоубийцей». Схватив девушку за талию, рывком стаскиваю вниз, не дав опомниться. А то еще сиганет с крыши у меня на глазах, а я потом живи с этим.

Поставив женщину на землю, я наклоняюсь вперед, с опаской глядя вниз с высоты, как минимум ста метров, одновременно удерживая сумасшедшую адреналинщицу за плечи. Нью-Йорк, это вам не дикие горные вершины, но все равно захватывающее ощущение. Огромный город, утопающий в неоновых огнях, сверкающий рекламными щитами. Отсюда люди и машины кажутся маленькими букашками. Дух захватывает. И тишина. Только ветер свистит в ушах. Слишком высоко, чтобы гул города добрался досюда. И так много воздуха, куда больше, чем в горах. Но там и высота совсем другая. И закат… я смотрю на алеющее небо вдали, озаряемое вспышками огней большого города. Закат совсем другой. Наваждение проходит, и я поворачиваюсь к спасенной женщине.

– Дамочка, вы ненормальная, или жить надоело… – начинаю говорить до того, как взгляд останавливается на ее лице.

Ее глаза.

Голубые, как небо, в которое я смотрел неотрывно долгие-долгие месяцы, пытаясь забыть, смириться, простить самого себя. Я заключил договор с совестью, но вот он вскрыт…

Как удар под дых.

Я не видел тебя чертову вечность, а ты такая же до боли красивая.

Открываю рот, чтобы сказать… Что сказать?

Хотя бы что-то.

Не могу. Молчу. Она молчит.

Смотрит голубыми кристаллами глаз, словно впервые видит, и молчит. И только ветер, завывая, кружит между нами. Он доносит до меня знакомый аромат ее волос, и я едва сдерживаю порыв зарыться в них лицом. Но вместо этого, отрываю пальцы от ее плеч, убираю руки в карманы брюк, наклоняя голову в бок.

Я внезапно вспоминаю, почему оказался здесь, мой взгляд скользит вниз по ее телу, стройному и гибкому, облаченному в строгий костюм, и она, выгнув бровь, отвечает мне возмущенным взглядом. Меня накрывает волной облегчения.

– У Мика жена рожает, – произношу я. Она изумленно приподнимает уже обе брови, и мне хочется дотронуться до ее лица, взять его в ладони и вечность смотреть на нее. А потом еще одну вечность тра… любить ее. И в обратном порядке или одновременно. Смотреть и любить. Но это мечты, глупые и давно несбывшиеся.

– Я рада за него, – отвечает ее голос. Тихий, холодный. Я не понимаю, что она чувствует. Все изменилось с последней встречи. Я потерял нашу связь, и теперь она снова для меня недосягаема. По сути, я никогда и не знал ее. Это была привилегия другой стороны моей личности. И сейчас, пробудившись, темная часть меня билась в моем сердце, царапая острыми когтями, тревожа старые рубцы. Но мы оба любили ее. Хотя нет… Любил только я, а он ненавидел, боролся и хотел приручить, растоптать и унизить. Я ненавижу его за это, настолько сильно, насколько человек может ненавидеть самого себя.

– А я рад, что это не ты, – вырывается у меня. Александра убирает озябшие кисти рук в карманы приталенного пиджака, вопросительно глядя на меня.

– Не я? – она не поняла. Еще бы…

– Что это не ты жена Мика, которая рожает, – поясняю я смущенно.

Лекси нервно прыснула от смеха. Ну, по крайней мере, удалось рассмешить. И она не лезет обратно на ограждение, чтобы сброситься вниз, испугавшись злобного маньяка Джейсона.

– Да, это точно не я, – качает головой, поворачиваясь ко мне боком, смотрит вниз. А я на ее профиль, изящный и тонкий, до боли родной и знакомый. Кончики загнутых ресниц подрагивают, выдавая ее волнение. – И никогда не могла быть. Ею. – Теперь в ее голосе звучит усталость. Безнадежность. Что она делала на ограждении? – Мы всегда с Миком были только друзьями, Джейсон. Но ты упорно искал доказательства обратного. И нашел в итоге.

Я отвернулся, услышав упрек в ее голосе. Да, я помню. Многое, хотя и старался не думать, гнал воспоминания прочь, уходя от прошлого все дальше и дальше с каждым днем. Я создал зону комфорта и не выходил из нее. Я мог дотянуть так и до старости. Мог, но не сложилось…

– Я не знаю, что сказать, – искренне произношу я, глядя на нее. Лекси тряхнула головой, закусив губу.

– Правду, Джейсон. – Она вскидывает подбородок, требовательно и сурово взглянув мне в глаза. Я слышу, как бьется мое собственное сердце.

– Я не знаю, где правда. Какая она эта правда. – Пожимаю плечами, не в силах разорвать зрительный контакт. Как я мог жить без нее? Как я мог дышать? – Мы оба оказались здесь на крыше, словно половинки магнита. Не думаю, что это вышло случайно. Может, это и есть правда, Лекс?