Золотой конь Митридата - Ольга Баскова

— Я приеду к тебе завтра, — ласково сказал Быстров. — Сегодня тебе нужно отдохнуть.

— Да, приезжай завтра. — Безжизненной рукой Лариса опустила мобильный в сумочку и, пройдя в комнату, бросила ее на диван, скинула платье, пропахшее черт знает чем, и вошла в ванную. Контрастный душ привел ее в сносное состояние, и женщина, замотавшись в красное полотенце, подаренное Стасом перед поездкой в Анталию, прошла в спальню и упала на кровать. Странно, но мозг работал как машина, будто не слыша утомленное тело, и она подумала о пергаменте.

Почему все-таки Стас оставил его ей? Что в нем? При чем здесь Митридат? Стоит ли тайна пергамента ее жизни? Может быть, лучше согласиться продать его и получить огромные деньги? В противном случае ей грозит гибель — Никитин не зря предупредил об этом несколько раз. Завтра утром, пораньше, нужно зайти к Зенину. Он наверняка давно ждет ее и удивляется, почему Лариса не приходит. Если гениальному ученому-историку хоть чуточку удалось подобраться к тайне, это поможет ей решить, что делать дальше. Да, да, именно так… И Стас… Она вздрогнула от разорвавшего пыльную тишину звонка стационарного телефона и, вскочив с кровати, медленно направилась к нему.

— Алло?

В ответ не послышалось ни слова — только знакомое хриплое дыхание.

— Стас! — крикнула она. — Какую игру ты затеял? Что мне делать с пергаментом? Зачем ты оставил меня наедине с убийцами? Чего ты добивался?

Хриплое аллергическое дыхание переросло в ехидный тихий смех, и он тоже принадлежал ее мужу. Так вот, значит, как? Ему нет до нее никакого дела… Тогда пусть оставит в покое, не звонит, не показывается, позволит начать жизнь заново…

Бросив трубку, она села на диван и не сомкнула глаз до утра.

Греция, I век до н. э.

Пантелеймон, попытавшийся проникнуть к Мониме, что ему не удалось, узнав о ее смерти, сел на корабль, отплывающий в Грецию, и высадился на берег эллинской земли возле Афин, недалеко от того места, где стояла армия римлян под командованием Суллы. Хитрый грек попросил, чтобы его проводили к полководцу Луцию Сулле, на которого предатель возлагал большие надежды. Он много слышал о человеке, провозгласившем себя диктатором и ввязавшимся в войну с Митридатом. За это Пантелеймон уважал и побаивался его. Когда Митридат объявил войну Риму, только Сулла принял вызов. Он не мог простить, что по приказу властителя Причерноморья в Малой Азии были убиты более тридцати тысяч римских граждан. И это кровавое событие, напоминавшее избиение младенцев, произошло в одну ночь.

Сторонники понтийского царя убивали женщин и детей, кровь лилась рекой, и Луций понял, что Митридата нужно остановить. Сулле пришлось сначала разобраться с интригами, которые плелись вокруг него, а потом заняться Митридатом.

Новый полководец пришелся по сердцу солдатам. Его любили не за красивое лицо и правильные речи — он щедро раздавал своим легионерам участки земли в завоеванных местностях. Пока полководец воевал с непобедимым царем, в Риме начались беспорядки. Его помощник Гай Марий вознамерился отобрать у Суллы власть. Пришлось возвратиться в Рим, расставить все по своим местам и снова вернуться на поля сражений.

Армия Луция переправилась в Грецию и подошла к Афинам. Захваченный город Сулла отдал на разграбление своим солдатам, а сам устремился в Акрополь: больше всего на свете он хотел иметь в своей библиотеке рукописи Аристотеля. Отыскав их, консул на радостях помиловал Афины, однако к тому времени город был уже сильно разрушен, а тысячи его жителей убиты. Римская армия всего в трех битвах разгромила войско Митридата.

Сулла наложил на царя контрибуцию в двадцать тысяч талантов серебра, отобрал часть кораблей и приказал понтийскому царю не высовывать носа дальше Кавказа. Митридат вроде бы подчинился, вернувшись в Синопу, и консул стал мечтать о передышке, которую так и не получил: в Риме опять начинались беспорядки. Пантелеймон застал Суллу возле корабля: полководец готовился взойти на него. Грека поразил его измученный вид: некогда грозный римлянин выглядел худым и бледным, жиденькие волосенки покрывали облысевший череп, глаза сверкали нездоровым блеском, щеки ввалились, шея казалась тонкой и жилистой.

Увидев незнакомца, Луций прищурился, пристально оглядев его с головы до ног, и спросил негромким уставшим голосом:

— Ты кто и что тебе здесь нужно?

Грек поклонился, коснувшись земли складками грязного хитона.

— Мое имя ничего тебе не скажет, господин. Я Пантелеймон, некогда бывший царедворцем у Митридата.

Сулла моргнул и равнодушно отвернулся. Поверженный царь его не интересовал. Грек заметил его равнодушие и поспешно продолжил:

— Я слышал, ты разбил Митридата и приказал ему сидеть тихо. Но, клянусь всеми богами, он не станет тебя слушать. И у него есть на это причины.

Луций снова моргнул. Его совиные глаза не выражали никаких эмоций.

— Поверь мне. — Пантелеймон почти умолял. — У него есть одна бесценная вещь, которая дает ему право на бессмертие.

Сулла вздохнул:

— Никто, кроме богов, не имеет права на бессмертие, — почти прошелестел он, покрываясь нездоровым потом. — Я бы ни за какие деньги не согласился вечно топтать землю. Но не в этом дело. Понимаешь, война меня интересует постольку, поскольку я желаю укрепления Рима. Как только моя держава укрепится, я откажусь от власти и стану простым горожанином. Моя давняя мечта — изучить уникальные рукописи Аристотеля. Так что ступай, чужеземец. Твоя болтовня меня раздражает. К тому же меня ждут в Риме, а ты нас задерживаешь.

Он поднял руку, как бы приказывая избавить его от присутствия грека, и два дюжих молодца с мускулами гладиаторов оттащили Пантелеймона подальше от корабля. Пошатываясь, Сулла взошел на палубу и снова провел рукой по хрящеватому носу, смахнув мутную каплю пота. Диктатор был болен — и Пантелеймон это понял. Сражаться на два фронта ему не под силу, нужно прежде всего укрепиться в Риме. Сейчас Сулле не до Митридата. Что ж, Пантелеймон никуда не торопится. В Афинах у него родня, он осядет в этом городе и будет дожидаться своего часа.

* * *

Митридат возлежал на больших мягких подушках, перебирая длинные пшеничные волосы наложницы, поразившей его своей красотой, — Стратоники. Эта женщина за короткое время вытеснила из болевшего сердца предательницу Мониму и прочно обосновалась в нем. Митридата не беспокоило, что Стратоника происходила из семьи бродячих музыкантов и в детстве развлекала вместе с родителями народ игрой на кифаре. Наоборот, его влекли ее простота и разумные речи. Красота Стратоники отличалась от утонченности Лаодики и Монимы. Грубые черты красивого лица казались словно высеченными из мрамора неумелым резцом: нос длиннее, чем у античных богинь, рот слишком большой, но чувственный, глаза черные и влажные, окаймленные смоляными ресницами. Но ни одна из его жен не умела так красиво петь, ее сильный низкий альт проникал в самые сокровенные уголки души.